– Конечно, не хочешь. А жить до самой смерти, задвинув себя в угол комнаты под названием Жизнь, хочешь? Или, может, пора выйти на центр и станцевать?
Даже сейчас Юния молчала. С трясущимся подбородком, негибкая, уставшая быть непонятой.
– Приходи ко мне, – легко пожала плечами я, – когда захочешь поехать дальше. Когда захочешь, чтобы он пошел за тобой сам, предложил свидание. Когда решишь, наконец, развенчать свои же мифы и перестать тратить месяцы на грусть. Хотя всё разрешено. Тебе виднее.
Ушла я, как и пришла, не прощаясь.
Чтобы миновать Охра, дом покинула через заднюю дверь, лишь бросила Майе невидимый шлейф – «спасибо за обед, он был великолепен!» – жена Иннара уловит мое теплое чувство, не обидится на молчаливый уход.
А пока одна нерешительная девчонка думает о том, изменить свою жизнь к лучшему или нет, меня ждут формулы.
(Delerium – Raindown)
Дом Иннара я, однако, не покинула. Уже спустилась с крыльца и мирно следовала к калитке, когда сработала вдруг интуиция, и страстно захотелось взглянуть на рисунки Киона. Прямо сейчас. Интуиция – вещь полезная, и работает она в обход логики. Если требует что-то сделать, лучше не задавать лишних вопросов, и потому в невидимку я кувыркнулась, не подвергая собственные чувства сомнению.
В чужой комнате, куда я раньше не ступала, пахло старостью. Деревом, заточенными грифелями, трясущимися руками, неуверенной походкой, человеком «не здесь». Кион ничего не различал в этом мире глазами, но в каком-то другом ориентировался весьма неплохо, почти привык.
Аккуратно застеленная постель – старалась Майя; старый стул у стены, на нем выцветшая шаль, принадлежавшая когда-то матери Иннара – затроганная, многократно поднесенная к лицу, к щекам, носу. Старик часто пытался отыскать в переплетении мягких ниток знакомый, унесенный годами запах.
Здесь много рисовали и часто печалились; светлая спальня с налетом бескрайнего одиночества.
Обитатель этого помещения жил собственными видениями и карандашами.
Его рисунки лежали стопкой на тумбе. Я, действуя тихо, разложила их на полу, принялась рассматривать.
В столовой звякала посуда – убирали со стола; кидался громкими фразами Охр, ему отвечала хозяйка; Юния из спальни, судя по всему, не выходила.
Почему-то мне казалось, что я увижу множество портретов. Возможно, странных пейзажей, наброски предметов, знакомые лица в мозаике из штрихов. И я их нашла, да! Себя (или девушку очень похожую на меня), Судью, какого-то угрюмого мужика… Но, помимо этого, я отыскала то, чего увидеть не ожидала – карту мира, например, прорисованную Кионом с особым тщанием.
Зачем? Для чего ему воспроизводить по памяти глобус в развороте?
Были и другие листы, почти целиком зачирканные карандашом с такой яростью, словно бумаге мстили. Но в то же время между этих «чирканий» встречались вдруг цифры…
«Секретные послания».
Будь я человеком, к подобному выводу шла бы долго, но моя Элео-часть моментально уловила суть комбинаций. Не их расшифровку пока еще, но знание о том, что «здесь прячется тайна». Тронный зал, Черное зеркало, коридоры Доура, мужское, перекошенное от ярости лицо, подросшая Аэла в гневе, сзади перепуганные Короли – Кион рисовал все подряд. Я запечатывала увиденное в памяти затвором невидимого фотоаппарата, знала, что именно здесь, в комнате слепого старика, находятся ответы на многие вопросы. В том числе и мои.
Он рисовал то, что уже случилось и случится, он считывал нечто, недоступное обычным людям, некую информацию с полей, потоки данных, переводил их в изображения, часами корпел над каждой картинкой. И потому до сих пор жил. Ощущал нужность происходящего, чувствовал, что пока рисует, продолжает приносить пользу – сам не знал, кому именно. Семье, обществу, тому, кто решит изменить ход истории его мира?
Я бы могла находиться в этой частной галерее часами, но хлопнула входная дверь, Майя поприветствовала мужа; зашаркали по коридору старческие подошвы. Что-то про «очень вовремя», «обед еще теплый», «сейчас накрою…»
Мне было пора.
Обнаружь меня в чужой спальне, ничего бы не случилось – никто не начал бы ругаться, недоумевать, упрекать, но, по непонятной мне причине, с самим стариком я пока встречаться не желала. Позже. Всему свое время.
Второй раз дом Иннара я покидала, унося в памяти бесценный кладезь информации, который собиралась тщательно проанализировать.
Зачем именно я этого делала – сама не имела понятия. Перерисовывала по памяти карту мира. Попросила у официанта в кафе не только кофе, но еще карандаш и бумагу. Теперь штриховала ее в той же последовательности, как когда-то Кион, пыталась уловить его настроение, чувства. Двигала своей рукой, но будто старческой, копировала чужие движения, курс направления грифеля, максимально сосредоточилась на процессе.
«Зачем рисовать карту, если она такая же, как другие?»
Незачем.
Значит, она была не такой, как другие. Чем-то отличалась, и теперь я страстно желала найти это отличие.
Менялись за столиками открытой веранды посетители; присаживались неподалеку от меня, листали меню, озвучивали пожелания официанту – тот сновал то с полными подносами, то с пустыми. Шевелился край тента и подолы скатертей; качались свисающие из подвешенных горшков листья разросшегося фальпуса; мир снаружи жил отдельной от меня жизнью. В нем варился и разливался по чашкам кофе, съедались с тарелок обеды, велись беседы, строились планы.
Под моими же руками все четче проявлялись контуры бесчисленных архипелаговых россыпей, незаселенных земель, морей, семнадцати крупных островов…
Семнадцати.
В этот момент я поняла, что нашла то самое отличие, и позвоночник будто током прошило. Семнадцати!
«На Аддаре их шестнадцать. Всегда было с той поры, как я родилась».
Случайность?
Да какая, к черту, случайность?
Особенность этой временной ветки? Нет. Я знала, чувствовала совершенно точно, что карта того Аддара, на котором я когда-то родилась, и карта этого Аддара, идентичны.
И то, что нарисовал Кион – не ошибка.
Просто все это время (сейчас я глаз не отрывала от мелкого материка, нарисованного в правом верхнем углу на удалении от других) мы понятия не имели о существовании еще одного клочка суши. Либо скрытого от глаз невидимым куполом Элео, либо попросту до сих пор не открытом. Последнее – маловероятно, а вот первое…
«Еще один остров – еще один цвет кристаллов». Недостающий элемент моей формулы.
Если о нем узнает Провидец, думала я, испытывая неприятное чувство, туда быстро снарядят не одну экспедицию.
Сотовый достала тогда, когда уже подожгла в блюдце собственный набросок – официант, глядя на пламя в тарелке, поморщился, но стерпел. Я знаком дала ему знать, что все оплачу.
