Глава 16
1
Слава ушел, а Иван-царевич повернулся к Лешему.
– Ты сказал, что знаешь, где Василиса? Скажи же.
– Она в Тихой роще.
– Ты меня не обманываешь?
«Он говорит правду, – голос Кикиморы раздался в голове царевича, – я знаю, кто где находится, потому что стала сердцем Великого Дуба. Ты можешь нам верить».
– Тогда я должен поскорее вернуться в замок, – Иван поспешно зашагал к тропинке.
– Будь осторожен, Ваня, – сказал Леший, – по пути ты можешь встретить Ягу. Смотри, не потеряй голову.
– Если она умрет вместе со мной, я готов принять смерть, – сказал царевич, небрежно махнул рукой на прощание и скрылся из виду.
«Ты ведь знаешь, что в нем проснулась червоточина. Почему ничего не сказал?» – спросила Кикимора.
– Ему нужно побороть это самому, иначе он так и будет плясать под любые чары.
«Как там наш мальчик?»
– Почему тебя это интересует? После того, как ты оставила его в одиночестве в лесу, я разочаровался в твоем материнском инстинкте, – голос Лешего заметно охладел. – Я говорил, что твои игры ни к чему хорошему не приведут. Теперь Домовой лежит на твоем месте. Может, нам не стоило ждать твоего пробуждения?
Его слова обожгли сердце Кикиморы. Она судорожно втянула воздух. Леший шел по лестнице в комнату за белыми арками, которую ненавидел всей душой. Сначала там покоилась его любимая супруга, а теперь сын, который и жизнь-то прожить не успел.
– Все эти долгие годы он не был дома, потому что сердился на нас. Он не хотел с нами разговаривать. А стоило ему вернуться, как он ушел за тобой и погиб. Прежде я думал, что твое сердце чистое, как небо, что в нем нет злых помыслов. Оказалось, помыслы эти были перед моими глазами. И ты своими добрыми деяниями убила нашего сына.
«Ты же знаешь, что это не так! – голос Кикиморы задрожал от ярости. – Я готова отдать жизнь за нашего мальчика! Разве забыл, как долго мы ждали его? Как много раз у нас не получалось завести ребенка? Не смей говорить мне такие вещи!»
Над Густой рощей скопились тучи. Разразился отдаленный гром. Светлое небо исчезло. Леший зашел в комнату, где в хрустальном гробу лежал Домовой. Леший осторожно дотронулся до его разодранной руки с запекшейся кровью; взглянул на лицо, с застывшей на нем агонией, и склонил голову.
– Я все помню, Кикимора. Но после рождения Домового ты не стала опекать его. Он всегда тянулся к тебе, как цветок к солнцу, но ты помогала всем вокруг, кроме него. Он нуждался в твоей любви больше, чем кто-либо другой, а ты сделала себя жертвой, чтобы спасти всех, но не его.
«Как давно у тебя такие мысли?»
– С тех пор, как ты обманула меня. Ты сказала, что поедешь к сестре, а сама стала сердцем Залесья! Кто просил тебя идти на такую жертву? Кто просил тебя заходить так далеко? – впервые в жизни Кикимора слышала, как Леший кричит, повышая голос. Впервые она видела, как из его глаз льются слезы, но не горя или счастья, а ненависти. И она испугалась, что стала той, кто разрушил их семью. – Нашего мальчика спасет только чудо! Но чертово проклятье нависло над Залесьем и никогда не отступит. Даже если Тая станет очередной невестой Кощея, мы всего лишь отодвинем кару на год. Все это время ты могла бы быть со мной и сыном, но ты решила помогать тем, кому твоя помощь не нужна. Надеюсь, я больше никогда не увижу тебя. Исчезни из моей головы.
И прежде, чем Кикимора успела молить его о прощении, Леший щелкнул пальцами и закрыл для нее свой разум.
2
Водяной, спотыкаясь, бежал за душой Домового.
Шарик залетел в березовую арку. Водяной замер, увидев огромный замок из серого камня, поросший мхом и вьюнками. Цветы здесь благоухали, животные не боялись его и не прятались, а с интересом рассматривали.
Водяной взбежал по лестнице следом за шариком, ворвался в комнату, где спиной к нему кто-то стоял.
– Ты кто такой? – Леший обернулся и приставил трость к его горлу.
Водяной округлил глаза, но вместо ответа проследил за душой, опускающейся в грудь Домового. Он широко улыбнулся, чем сбил с толку Лешего, и показал на Домового. Леший обернулся.
– Чего рука так болит? – простонал Домовой, не открывая глаз.
Леший выронил посох.
– Я знал! – Водяной засмеялся и шлепнулся на пол. – Как же я устал…поганец, почему ты оказался здесь, а не на холме?
– Его сюда принесли, – ответил Леший, наблюдая за сыном. – Не тряси рукой, я вылечу ее, – он прикоснулся ладонью к ране и провел по ней. Боль утихла. Леший помог Домовому сесть и обнаружил, что тот выглядит старше. Он посмотрел на Водяного и понял, что теперь эти двое ровесники. – Кто ты такой? Как ты смог оживить моего сына?
– Я Водяной, и мы с ним вроде как друзья, – ответил он.
– Что произошло? – спросил Домовой, потягиваясь и хрустя костями.
– Ты умер, а я тебя спас.
– Так вот почему мне такой сон снился… – Домовой странно захихикал. Его щеки покраснели, но на его и без того красноватом от веснушек лице это смог разглядеть только Леший.
– Какой еще сон? – Водяной нахмурился.
– Меня целовала девушка. Красивая такая! У нее были длинные белые волосы.
Водяной вздрогнул, как от удара. Он вспомнил о Майе и почувствовал стыд. Он прогнал ее, испугавшись того, кем она была. А ведь она помогала ему, не страшась его перепонок и странного внешнего вида.
– А как ты меня спас? И почему я…дома? – Домовой брезгливо взглянул на отца, на что тот вскинул брови. – Прости, я не ожидал увидеть тебя так близко. Ты стал слишком седым.
Водяной не отвечал. Он думал о Майе, своих гнусных словах и о том, что ему почему-то стало стыдно. Он знал о стыде от Русалки, но никогда его прежде не испытывал. И вот теперь его грудь горела огнем и эти перепады температуры ему не нравились.
– Долгая история. Потом расскажу.
– Ты спас моего мальчика. Я перед тобой в долгу, – Леший протянул руку к Водяному, но тот не пожал ее, лишь с подозрением взглянул на него. – Не бойся.
– Руку нужно пожать, – подсказал Домовой. – Он немного странный, пап. Все годы сидел в Тихом омуте, поэтому по-человечески общаться не умеет.
Леший обнял Водяного вместо рукопожатия.
– Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы умер, оплакивая сына.
3
Проводила она Таю, да осталась одна в замке. Воспоминания порождали фигуры, давно исчезнувшие из тех или иных покоев. Василиса помнила суровый лик царя, лишившегося любимой женщины, помнила лицо каждого царевича, особенно младшего, который однажды сказал ей, что она ему почти как мама. Но не помнила, как все стало таким мрачным, разрушенным и неживым.
