— Подумать только, я царевич уже более пятисот лет, но совсем не выгляжу, как царевич из сказок, — сказал он.
Никто не поддержал разговор. Одиночество, как паучьи сети, давно опутало его плотным коконом. Боль, что он испытывал, закалила его характер, но оставила вечно гниющие язвы. И каждый раз Яге удавалось ткнуть своими словами именно в них.
Свобода… хотел ли он свободы на самом деле? Ведь он прислуживал ей столько лет и никогда не жаловался. Пытался несколько раз предать ее, но это было лишь временное недовольство.
— Если бы только ты полюбила меня, а не его, всего этого не было бы, — сказал Вурдалак, постукивая черным ногтем по подлокотнику.
Он вспоминал, сколько раз Ягиня обзывала его гнусными словами, унижала из-за внешности, и дразнила своими чувствами к младшему брату. К тому маленькому неумехе, который упал и расшиб себе подбородок об камень. Даже спустя столько времени Вурдалак видел в Кощее лишь маленького бледного ребенка, лишенного родительской заботы, и бегающего за братьями в поисках внимания.
— Глупый ребенок, — Вурдалак сжал подлокотники так, что черное дерево захрустело, — глупая женщина. Вы ничего не знаете о жизни. Придется вас научить уму-разуму.
Он вскинул голову и посмотрел на сотни летучих мышей, свисающих с потолка.
— Дети мои, — Вурдалак поднял руки.
Множество светящихся глаз тут же раскрылось. Послышалось громкое шипение и шелест крыльев. В мгновение ока маленькие вампиры очутились подле отца: облепили его трон, его самого, стол и длинный ковер тронного зала. Летучих мышей было столько, что они были похожи на черное море из живой плоти.
— Мне больше не на кого надеяться, кроме вас. Я хочу, чтобы вы помогли мне, — сказал Вурдалак.
Ответное шипение эхом разнеслось по всему замку.
* * *
В своей жизни Баюн боялся лишь одного: истечь кровью и умереть. В прошлый раз Яга спасла его и выходила. Теперь же он боялся погибнуть от ее рук, ведь знал, что гнев Ягини вряд ли сменится на милосердие.
Кот летел к ее избушке в надежде, что Яга поможет им. Хотя бы потому, что без ее помощи и Залесье, и Кощей, будь он неладен, погибнут. Баюну хотелось верить в лучшее, но сердцем он ждал худшего.
Стоило его лапкам коснуться подоконника, как он услышал:
— Я ждала тебя, Баюн. Знала, что ты притащишься сюда сразу же, как разнюхаешь про вурдаланку.
— Если ты, мр, все знаешь, то помоги нам! — попросил кот, стараясь держаться подальше от ведьмы.
— С чего бы мне? — Яга рассмеялась. — Я люблю Кощея, но не позволю ему быть с этой девкой. Пусть ее сожрет болезнь, мне все равно. Главное, чтобы он никогда не покинул Залесье.
— Это, мяу, не любовь, Яга, — сказал Баюн. — Тот, кто любит, отдаст все, чтобы спасти другого.
— Давай взглянем на тебя, Баюн, — Ягиня закинула ногу на ногу и посмотрела коту в глаза. — Ты любил меня когда-то, но не смог выполнить одну маленькую просьбу. Разве можно считать это любовью?
— Я, мр-р, не убийца.
— Да что ты? А как же все те люди, которых ты заговорил до смерти от скуки? Не поэтому ли тебя ранили?
Баюн промолчал, размахивая хвостом туда-сюда. Он чувствовал напряжение и злость. Злость на упрямство ведьмы.
— Если для тебя в этом мире важен, мр, только Кощей, так помоги ему! — прошипел Баюн. — Залесье падет, проклятье всех нас погубит.
— Вас-то точно в живых не будет, — Яга улыбнулась, — а меня оно не тронет. И, если я захочу, то и Кощея тоже. Он ведь бессмертный.
— Но ты-то нет!
— Я та, кто подарил ему бессмертие. Я украла магию у Мары, чтобы вернуть его в Залесье. И уж точно я — та, кто не погибнет от какого-то проклятия, когда мне подчиняются и оно само, и Лихо, и жители Залесья.
Баюн качнул головой.
— Когда-нибудь, мр, твоя гордыня тебя погубит. И, когда ты раскаешься, будет слишком поздно.
— Возможно, — ответила Яга, — однако у меня больше ничего не осталось в этой жизни. Никаких целей. Поэтому я не боюсь смерти. Я боюсь лишь забвения. Но обо мне никто не сможет забыть. Обо мне уже слагают сказки. Нет, целые легенды! — с победоносным видом она вскинула руку.
Приглядевшись, Баюн увидел в ней золотое яйцо. Яга потрясла его, и они услышали звук вращающейся иглы.
— Что же она так беспечно отнеслась к смерти Кощея, если так его любит? — спросила Ягиня, улыбнувшись.
Глава 21
Печаль Кикиморы поглотила лес: пока она оплакивала сына, деревья сбрасывали пожелтевшие листья. Не пристало сердцу Великого Дуба грустить, да не могла она удержаться. И тогда мысли Кикиморы, наполнившись гневом, обратились к Яге.
«Из-за тебя мой сын умер! — говорила Кикимора. — Из-за твоей черной магии и Лиха проклятого!»
«Я твоего домовёнка не трогала, — отвечала Яга. — Не надо на меня свою вину перекладывать».
«О чем ты говоришь?»
«Мальчику нужна была мать. А ты вечно занималась проблемами леса. Лес тебе больше дитя, чем сын родной!»
Разозлилась Кикимора, ибо больно жалила правда, и сказала:
«Если бы у тебя были дети, ты бы меня поняла!»
Усмехнулась Ягиня ее отчаянию.
«Не обязательно иметь детей, чтобы со стороны видеть истину. Можешь проклинать меня и уверять в обратном, но именно ты сейчас не рядом с телом своего мальчика, а в дупле поганого дерева. Есть ли более идеальное место, чтобы спрятаться от всего мира?»
Кикиморе нечего было ответить. Она осталась наедине со своими страхами. Совсем как в детстве, когда родители уходили в город на несколько дней, а их с Ягой оставляли в доме. Тогда Кикимору пугали молнии, и она забиралась к старшей сестре на печку. Там было тесно даже для детей, но эти воспоминания навсегда остались в сердце Кикиморы.
«Помнишь, как ты держала меня за руку в детстве? — спросила она. — Я так боялась молний, что не могла заснуть одна».
«Сейчас не время вспоминать об этом», — ответила Яга.
«Ты права. Я… не самая лучшая мать. Но я старалась дать сыну все, что он хотел. Домовой родился с предназначением хранить дом».
«Домовёнок родился свободным, только ты решила за него, чем он будет заниматься».
«Ты… — Кикимора выдохнула, усмиряя гнев. — Сестра, я всего лишь прошу твоей поддержки. Я не могу найти сына и спасти его, но ты — можешь».
«Когда я нуждалась в твоей помощи, ты разозлилась на меня. В ругани мы породили Лихо. Но почему-то ты всегда винишь в этом только меня. Лишь я повзрослела из нас двоих. Ты же осталась капризной девчонкой, привыкшей ненавидеть собственные недостатки в других. Я презираю тебя. Ты перестала быть мне сестрой давным-давно. Так не проси же моей помощи, коль у самой сердце червивое».
