– Вообще, если подумать, то ты и в самом деле растолстела.
– Вот засранец!
Повисла пауза, на этот раз чуть напряженная.
– Так что? – спросил он. – Как твои дела, Пинучча?
– Как у женщины, получившей на свадьбу лучший подарок из всех возможных, – призналась она. – Братишка, мы ведь с тобой одни остались на свете. Можешь себе это представить? Только ты и я. То, что с тобой случилось, – она снова заплакала, – это… это…
Американец взял ее лицо в свои ладони.
– Шшшш… – прошептал он. – Не надо, сегодня чудесный день, а завтра, когда я поведу тебя к алтарю, будет еще лучше…
– Да, – всхлипнула она. – Но потом тебе придется вернуться обратно.
Он достал из кармана платок, который взял с собой как раз на такой случай.
– Не думай об этом сейчас. Держи.
Пинучча вытерла слезы и успокоилась. В эту секунду Лео вгляделся в глаза сестры, такие же синие, как у него, и пожалел, что использовал ее свадьбу как повод, чтобы выбраться с фермы. Гости будут говорить только о нем, молодожены отойдут на второй план, и праздник превратится во всемирный день сплетен.
– Ты представить себе не можешь, до чего я рад тебя видеть, – сказал Американец.
– Я тоже, братишка. Я на седьмом небе от счастья. – Пинучча сложила платок и приободрилась. – Ладно, пойдем. Никола нас ждет. Я провожу тебя домой, чтобы ты привел себя в порядок.
Лео улыбнулся, вспомнив, что приехал в лохмотьях, в которых ходил на ферме. Другой одежды у него не было.
– Теперь встань рядом и повторяй за мной. – Сестра взяла его под руку. – Раз у нас не было возможности порепетировать заранее, сделаем это сейчас, чтобы завтра быть во всеоружии.
– Хорошо, пойдем.
– Ты готов?
– Готов.
И брат с сестрой, держа друг друга под руку, танцующим шагом направились к воображаемому алтарю – к выходу из парка.
* * *
Одетый в чистые рубашку и брюки Николы, Американец стоял в зале прилета аэропорта Каподикино. Он следил, чтобы его не загораживали таксисты, державшие в руках таблички с непроизносимыми фамилиями, и вспоминал свое детство, когда каждый год в конце каникул, может даже в один из похожих сентябрьских дней, они вместе с мамой и Пинуччей выходили с горой чемоданов через те же автоматические двери, на которые он теперь смотрел с таким нетерпением.
Вдруг у него перехватило дыхание. Люди вокруг и их воодушевление действовали ему на нервы. Он засомневался, действительно ли Винсент и Миа сели на этот самолет. Всего секунда, и сомнение переросло в страх, страх – в панику, которая мало-помалу захватила все его существо. Его парализовало от ужаса: вдруг в дело снова вмешалась пресловутая магия?
Автоматическая дверь зашуршала – с таким звуком пробегает испуганная крыса. Теперь она открывалась все реже и реже, перерывы стали дольше и мучительнее. Шум вокруг стихал, люди расходились.
Дверь снова открылась.
Из нее вышел мужчина лет пятидесяти, который катил за собой чемодан, но внимание Лео привлек не он, а показавшийся следом силуэт – это был Винни.
Он сразу его узнал.
Невозможно не узнать точную копию своего лица: то же нахальство, те же губы, те же глаза. Будто у Лео из прошлого появился двойник – парнишка, которого словно с другой планеты занесло в зал прилета аэропорта Каподикино.
Американец не сводил с него глаз.
Вот мой сын, подумал он. Попав, как и я, в ловушку межвременья, он блуждает по этому миру, ибо заблудшая душа остается таковой в любом возрасте. Ты постепенно становишься разумнее, порой даже кажется, что жить не так уж тяжело, но это обман, иллюзия, поскольку судьба всегда поджидает за углом. Всего лишь миг – и твоей матери уже нет, ты не узнаёшь отца в толпе, некому о тебе позаботиться. Ты в мире один-одинешенек, без инструкции по его применению. Твои уши заткнуты наушниками, которые рано или поздно у тебя отберут.
Обводя взглядом зал прилета, мальчик посмотрел в его сторону.
– Винни? – позвал Лео.
Винсент понял, что седовласый незнакомец обращается к нему. Снял наушники. Что-то во взгляде ребенка говорило о том, что Миа подготовила его к этой встрече.
– Винни? Это я, папа.
– What? – переспросил его сын. У него был характерный для переходного возраста трескучий голос. Он оказался более упитанным, чем Лео в его возрасте, – типичный ребенок, выросший между домом и парком.
– Your dad, – исправился Американец.
– Daddy? – встревоженно переспросил Винсент. Похоже, он разочаровался, увидев перед собой такого старика.
– Yep, man. Your daddy, – растерянно подтвердил Лео. – And mum? – Говорить по-английски было мучительно тяжело, он уже отвык от этого языка.
Винсент улыбнулся.
– Mum is… – протрещал он.
Автоматическая дверь снова зашуршала, Лео поднял глаза и увидел ее. С усталым видом она катила тележку с чемоданами и крутила головой, разыскивая сына в толпе. Время ее пощадило, только отшлифовало некогда округлые изгибы: заострился подбородок, вытянулась шея, похудели руки, резче обозначились скулы. Страдание вуалью легло на ее смуглую, лучащуюся светом фигурку.
Взгляд Мии встретился с взглядом мужа.
Оба почувствовали себя так, словно перенеслись на подмостки провинциального театрика и оказались внутри прозрачной сферы, которая отсекала шумы и удерживала на почтительном расстоянии людей, обращала их в неодушевленные предметы, приглушала и низводила до базовой палитры цвета. Это было похоже на предобморочное состояние, но они оставались в сознании, похоже на головокружение от хаотичного движения теней, но темнота их не поглощала.
Миа улыбнулась ему.
Лео улыбнулся в ответ. А парнишка между ними впервые за двенадцать лет понял, каково это – чувствовать себя заблудшей душой. Потому что в один миг он перестал ей быть.
* * *
– Он открывает глаза и осматривается. Поцелуи, шепот:
– Просыпайся, давай займемся любовью. Его жена выскальзывает из комнаты в коридор и прислушивается. Спит как убитый, говорит она. Возвращается, закрывает дверь и запирает ее на ключ.
– Иди сюда, – повторяет он, – иди ко мне.
Она подходит ближе, под распахнутым халатом голый живот. Он притягивает ее к себе, сжимает бедра, целует низ живота. Халат падает на пол.
– Ты сможешь меня простить?
Ее глаза непроницаемы, они стали такими от безвыходности.
– Время еще есть, у нас вся жизнь впереди.
Молчание. Только пульсируют их тела. Наконец, он решается.
– Ты уверена, – спрашивает он, – ты точно этого хочешь?
