– Что, правда? – удивился Карим.
– Правда, – ответил носатый. Он засунул руки в карманы толстовки и подошел к напарнику.
– Сазá! – крикнул он, встав у того за спиной. – Иди сюда!
Парень даже не повернулся.
– Похоже, этот дебил еще и глухой.
Они загоготали.
Когда яма была готова, глухонемой бросил сигарету, вдавил ее в землю носком ботинка и пошел открывать багажник. Лео направился к джипу. Перевязанный крепкой бечевкой тканевый куль не позволял разглядеть содержимое. Он был похож на рождественскую елку вроде тех, что они с Мией выбирали на рынке на Мейн-стрит в Хартфорде.
Мужчины сели в машину, а Карим пришел Лео на подмогу. Раз, два, три. Они вытащили сверток и сбросили в яму. Похоже, этот худой, подумал Американец, он куда легче предыдущего. Привычным движением взял лопату и принялся закапывать яму. Карим закрыл багажник и подошел к окошку со стороны пассажира.
– До встречи, – попрощался носатый. – Займись лисами, очень прошу.
– Не беспокойся, – заверил того Карим и хлопнул ладонью по крыше автомобиля.
Глухонемой повернул ключ зажигания, и машина двинулась с выключенными фарами.
Вскоре габаритные огни исчезли из виду, и Лео продолжил свою работу в кромешной темноте.
Египтянин пошел на ферму.
– Пожалуйста, закопай как следует, – сказал он. – Не хочу проснуться утром и обнаружить, что лисы позавтракали руками этого бедолаги.
Следующие два часа Лео утрамбовывал землю как мог. Потом, уже раздеваясь в своем вагончике, он задумался, чем не угодил лисам: почему они пытались вытащить на свет то, что он так тщательно прятал?
* * *
Случившееся он считал очередным магическим событием в своей жизни.
Как он когда-то загремел в тюрьму не из-за ограбления парочки подростков, а чтобы искупить грехи прошлого, так и теперь его сослали в эту глушь, где клан Кирпича закапывал трупы, которым надлежало бесследно исчезнуть, не потому, что попытался убить босса, а потому, что промахнулся.
Так работает магия, размышлял Лео, люди уверены, что знают, почему мир устроен именно так, а не иначе, думают, что все доступно их взгляду, тогда как в действительности они не знают ровным счетом ничего. Чтобы знать, надо смотреть вглубь, а вглубь смотрят только волшебники.
По прибытии на ферму ему разрешили написать жене:
Дорогая Миа,
я знаю, что в эти дни к тебе приходили разные люди.
К сожалению, они сказали правду, сейчас я не могу вернуться домой. Прошу, делай то, что тебе говорят. Не ходи в полицию и не ищи меня. Позаботься о Винни. Если тебе что-то понадобится, скажи Пинучче, она знает, как со мной связаться. Я проявлюсь при первой возможности. Прости. Я люблю тебя,
Лео
Тем вечером он познакомился с Каримом, который повторил то же самое, что говорил двум его предшественникам:
– Со временем все наладится, и то, с чем ты не в силах смириться сегодня, ты примешь завтра. Раньше, чем ты думаешь, наступит день, когда тебе позволят написать новые письма, а потом и это послабление станет привычным. Буду с тобой откровенен, потому что ты мне нравишься и я не хочу тебе врать. Никто никогда не забудет, почему ты здесь оказался, твоя жизнь теперь принадлежит им. Но со временем, если ты будешь усердно трудиться, помалкивать и хорошо себя вести, положение твое улучшится, и однажды ты возблагодаришь Бога за то, что не сдох на дне ямы.
– Если я должен провести здесь всю жизнь, лучше убейте меня, – ответил Лео.
– Все так говорят, попав сюда. Подумай хорошенько. Ты в ответе не только за свою жизнь, но еще за сына и жену.
– Их убьют, если я не стану выполнять твои приказы?
– Можешь не сомневаться.
– А если я покончу с собой? Их оставят в покое?
– Не знаю. Может, убьют, а может, и нет. В любом случае с этого дня я за тебя отвечаю, и у меня нет ни малейшего желания заниматься еще одним трупом. У тебя будут свои обязанности.
– Мне придется убивать?
– Нет, ты будешь копать.
– Копать?
– Копать и сторожить. Отныне ты сторож невидимого кладбища. Если захочешь, то со временем сможешь вместе со мной работать в огороде. Но я бы не слишком на это рассчитывал, поскольку копаться в земле – мое любимое занятие, и мне не нравится, если кто-то путается под ногами, когда я поглощен своим любимым занятием. Если хочешь, можешь помогать мне с лошадьми. Этим животным нужно уделять много внимания.
– Они убьют моих жену и сына, если я не буду ухаживать за лошадьми?
– Нет, конечно, нет.
– Тогда иди в жопу.
– Как хочешь. Но в деревне заниматься особо нечем, а тебе все равно захочется чем-то себя занять.
– Что стало с тем, кто был до меня?
Карим молча посмотрел в ответ.
– Господи Иисусе…
– Не забывай, ты счастливчик – тебе дали второй шанс. Насколько я знаю, никто из тех, кто пытался укокошить босса, не живет сейчас в собственном вагончике.
– Почему он не убил меня? Почему не закопал здесь, как всех остальных?
– Кто-то должен работать.
– Ему не хватает рабочей силы? Поэтому меня сделали могильщиком?
– Да. Ну и чтобы наказать тебя.
Египтянин был прав. В тюрьме – а Лео находился в тюрьме, несмотря на кажущуюся свободу передвижения, – злейшим врагом всегда оказывалось время. Его надо было чем-то заполнить, не дать мыслям заплутать в лабиринте без выхода.
Первые несколько месяцев он действительно подумывал о самоубийстве, но сознание его было до того путаным, что дальше размышлений дело не заходило. Мысли Лео трезво, то сразу догадался бы, что никто не причинит вреда Мие и Винсенту, если он покончит с собой. Он понял бы, что Кирпич боится тюрьмы больше всего на свете. С какой бы легкостью мафиозо ни проливал кровь, за убийство все равно полагалось самое суровое наказание.
Поэтому босс закапывал свои жертвы. Пока тела покоились под землей, никто не мог предъявить ему обвинение. Для клана свалка была стратегически важным местом, равно как и ферма – хитроумное прикрытие с ее фальшивой оградой, снопами сена, лошадьми Карима и огородом. Пока его положение узника ни у кого не вызывало вопросов, Американец тоже находился под защитой.
Каждый закопанный в яму труп усугублял его душевные терзания. Лео чувствовал, как постепенно становится соучастником преступлений, вину за которые ему рано или поздно придется искупить. Каждый грамм взрыхленной земли увеличивал пропасть между ним и Коннектикутом, с каждым днем, проведенным в молчании, воспоминание о Мие и Винсенте становилось все болезненнее, а уверенность в том, что ему удастся выжить, ослабевала.
