Проснулась поздно, почти в полдень, с гудящей как с похмелья головой и пересохшими губами. Зеркало отразило мое иссиня бледное лицо, покрасневшие глаза и, будто мало было всего этого, парочку веснушек чуть ниже переносицы. Ну правильно, весна, к концу березня у меня этого добра на лице изрядно появится.
Отставить, Попович. Внешность тебя интересовать нисколько не должна. Главное – дело. К приезду Эльдара у тебя это дело закрыто быть должно. Собирайся, умывайся и приступай к работе. Мишкина должна быть немедленно арестована. Грегори говорил – утром? Вдруг он уже запер бордель-мадам, тебя не дожидаючись? А вдруг и эксгумацию провел?
По дороге на двор я отметила пустую прибранную гостиную, чистоту на кухне и отсутствие в прихожей как пальто Волкова, так и тулупа его подчиненного.
Утренняя рутина показалась мне нынче еще отвратительнее чем обычно.
– Ушли все, - сообщила Дуняша, сгребающая с дорожек снег деревянной лопатой. - Служивый из приказа за его высокоблагородием явился, Федор Федорович начальство повез. А пацаны, как про смерть директрисы услыхали, сразу в приют побежали. А барыня почивает, а…
– Смерть?
– Ну да. Захария Митрофановна ещё вчера нам труп нагадала.
– Директрисы?
– Ну да. Говорит, ещё два покойника предстоит. - Лопата размеренно шаркала.
– Кто говорит?
– Да барыня. Ρасклад…
– Евдокия! – Отобрала я лопату. – Кто умер? Почему? Когда?
– Чиновная дама Чикова. – Дунька опустила руки, отчего казалось, что она стоит по стойке смирно. - Зарезана в своем доме. Кем, не ведаю, о том приказной не говорил. А когда,так нынче под утро. Слуги ее нашли, в приказ прибежали, а дежурный немедленно за Григорием Ильичем явился, потому как пристав оставил адрес, где его разыскивать, у невесты, стало быть.
Вихрем бросилась я в спальню, умылась, заколола волосы, надела мундир, сунула в кармашек очки.
– Экая вы, барышня, - умилилась Дуняша, – надворная советница.
Посмотревшись в зеркало, я увидала привычную Гелю Попович без следа ночных слез, зато с горящими азартом глазами.
– Откушаете перед уходом?
– Некогда, в городе перекушу.
Рассмотрев петлички под распахнутой шубой, постовой отдал мне честь. Волков привстал, когда я без стука вошла в его кабинет:
– Ваше высокоблагородие, – улыбнулся он, - какой неожиданный визит.
Был он тоже в мундире, пуговицы блестели, воротничок крахмально топорщился.
– От высокоблагородия слышу, – огрызнулась я. – Почему не разбудил?
Грегори снял с меня шубу.
– Ты так сладко спала.
– Γригорий Ильич! – Вывернувшись из неуместных объятий, я топнула ногой.
– Ну хорошо, – он вздохнул и пристроил шубу на вешалке. – Прости, не подумал. Присаживайcя, я все расскажу.
Елену Николаевну Чикову обнаружила горничная, когда явилась в хозяйскую спальню раздергивать шторы. Было восемь утра. Γорничная закричала, на крик прибежали лакеи, один из них немедленно отправился в приказ. Григорий Ильич был на Гильдейской улице в доме Чиковых без четверти девять.
– Тело лежало на кровати на спине, одеяло сбилось к ногам, сорочка задралась, судя по всему, женщина не пыталаcь сопротивляться, а билась в конвульсиях,– перечислял Грегори монотонно, - по эластичности мышц и малому закоченению можно предположить, что смерть наступила не ранее шести часов утра. Причиною же послужили многочисленные ножевые раны, особенно та, что пересекала живот от реберной дуги до подбрюшья. Картина там, доложу тебе, неаппетитная. Ρыбу так вспарывают, что с одного удара кишки наружу.
Сглотнув горькую слюну, я уточнила:
– Оружие обнаружил?
– Нет.
– Следы борьбы кроме постельного беспорядка?
– Присутствуют. Туалетный столик сдвинут, пуфик на боку, угол ковра завернут. Шума никакого слуги не слышали,или внимания не обратили. Барыня грузная была, неловкая, мебелью громыхала часто.
– Муж ее где?
– Его с позавчера никто из слуг не видел.
– Что-нибудь странное?
Γрегори ухмыльнулся:
– На лицо покойницы дохлую белку уложили. То есть, я эту падаль уже на подушке наблюдал, но горничная рыдала, что сбила ее с барыни, когда над нею наклонялась.
– Это же моя белка? - ахнула я.
– Прости?
– Помнишь, я говорила, что заместо саквояжа, трупик звериный положила?
– Теперь вспомнил, - протянул Волков. - Однако, это меняет дело.
Григорий Ильич подошел к двери, запер ее, вернувшись к столу, на место не сел, наклонился ко мне.
– Получается, некто своих денег не нашел, озлился и к Чиковой за ними отправился?
– Почему к ней? Она в деле была? Не муж ее, а она?
– Либо не Мишкина, а она? – Γрегори явно дразнился.
– Тогда подозреваемых двое? Чиков и мадам?
– Это бандерша.
– Почему ты так уверен?
– Потому, Гелечка, что Сергей Павлович этого сделать никак не мог.
– Его с бала никто не видел!
– Слуги не видели, но, например, Мишка твой Степанов, видел, но под маской чулочной не опознал.
Нет, все-таки мы с Грегори родственные души, вон как тоже театральные эффекты обожает. Пришлось восторженную публику изображать, глаза пучить, бровями шевелить.
– Господин Чиков, а точнее, его труп бездыханный лежал с позапрошлой ночи в погребе дома на соседней с Архиерейской улице, а нынче, доставленный по моему приказу младшим чином Степановым, находится в приказной мертвецкой.
Если Волков ждал аплодисментов, то не дождался.
– Какая же ты скотина!
– Что за вокабуляр, Евангелина Ρомановна? Стыдитесь.
– Ты его догнал все-таки? Догнал, а мне сказал, что не удалось.
– Я должен был во всеуслышанье заявить, что мальчишка до смерти человека пристрелил? Ты воображаешь, какой вред душевному здоровью ребенка был бы нанесен?
– А мне потихоньку?
– Чтоб ты немедленно поскакала труп осматривать? Чтоб Мишка все понял?
Недовольно посопев, я признала правоту собеседника:
– Прости, погорячилась. Можешь меня в ответку как-нибудь обозвать, обещаю не обижаться.
– Рыжая идиотка.
– Не обиделась. Квиты. Когда ты Чикова догнал, он уже помер?
– Хрипел в агонии. Одна пуля в плечо попала, другая в живот. Откуда только на беготню сил нашел?
– От опия, - сказала я уверенно. - Он и боли, верно, не ощущал.
