Камова тоже взяла меню, дабы последовать примеру командира, но едва не впала в ступор. Нет, ее смутили не цены, в конце концов, она сейчас тоже не бедствовала. Призовые деньги у нее, конечно, не того уровня, как у Вассермана, но тоже вполне приличные. Да и платит, по русскому обычаю, мужчина. А вот тот факт, что названий половины блюд она даже не знала…
– Не возражаешь, если я сделаю заказ? – многоопытный профессор уловил и правильно интерпретировал ее замешательство.
– Д-да, если можно…
– Поразительно. Пулям не кланялась, а такой ерунды испугалась, – Вассерман щелкнул пальцами. – Человек!
– Чего изволите-с?
Официант появился так бесшумно, что, казалось, он материализовался из воздуха и солнечного света. Вассерман одобрительно хмыкнул и начал делать заказ, а Евгения, пользуясь моментом, осмотрелась. Девушка, конечно, знала, что пришли они раньше, чем так пугающие профессора дамы, специально так подобрали момент, но все равно стоило поторопиться с оценкой диспозиции. Мало ли что…
Заказ доставили со скоростью практически нереальной. Что-то совершенно незнакомое, но притом невиданно вкусное. Евгении оставалось лишь вздохнуть – наконец-то она поняла, чем настоящий ресторан отличается от забегаловок, в которых ей приходилось бывать раньше. И вместе с этим пришло осознание того, что бешеные цены в таких заведениях, в общем-то, вполне оправданы. За удовольствие надо платить.
– Скажи… Женя. Можно задать вопрос?
Это прозвучало настолько внезапно, что Камова едва не поперхнулась. На ее памяти, Вассерман задавал ей вопросы только на экзамене, и разрешения почему-то не требовал. Впрочем, он ее и на подобное лицедейство никогда прежде не убалтывал, а вот гляди ж ты. Пока к Уралу возвращались, двух вечеров не пожалел – и уговорил. Даже интересно, чего он хочет спросить.
– Ну так задавайте.
Вассерсан кивнул, словно и не ожидал другого ответа. Аккуратно промокнул уголки рта салфеткой, откинулся на стуле и с неподдельным интересом посмотрел на бывшую ученицу:
– Слушай, я вот не могу понять. Ты умная, красивая… Я не слишком хорошо помню тебя студенткой, но это значит лишь, что училась ты хорошо. Запоминаем-то, как правило, худших, тех, кто доставил максимум проблем. Так чего тебя понесло в армию? Неужели не могла найти более подходящую для женщины профессию?
– А вы что, против?
– Честно? – усмехнулся Вассерман. – Да, против. Я бы вас, женщин, на парсек к погонам не подпускал.
– Шовинист, – Евгения чуть нервно рассмеялась.
– Все проще. Так распорядилась природа. Мужчина – воин и добытчик, женщина – дети и очаг. И организмы соответственно разные. В чем-то женский организм даже эффективнее мужского, но физическая сила и особенности…
– Говорите так, будто знаете истину в последней инстанции. А, между прочим, кто у нас сейчас национальная героиня?
– Нет правил без исключений, – наставительно поднял палец Вассерман. – И потом, она – особый случай…
– Ага, особый. Вначале удачную идею подкинула…
– Что тоже надо уметь, – хмыкнул Вассерман, не без удовольствия наблюдая за стремительно распаляющейся собеседницей.
– А потом вовремя нашла, с кем грамотно переспать, – безжалостно завершила Евгения. – А ваш адмирал, может, и гений тактики, но в женской стратегии телок телком. Не зря им жены крутили, как хотели.
– Интересовалась? – разговор моментально перестал Вассерману нравиться.
– А это и не скрывалось никем и никогда. Кстати, недоработка ваших спецов, когда-нибудь открытость информации такого рода может выйти боком.
– На себя посмотри, – профессор сказал это чуть более резко, чем следовало. – Небось, про тебя можно тоже немало накопать. Вон, я сам в сети час посидел и все, что мне надо было, узнал.
– И что же накопали? – с интересом спросила Камова.
– Ну, откровенно говоря, не так и много, – честно признался Вассерман. – Но вполне достаточно. Родилась в семье среднего достатка. Отец – космобиолог, специализировался на поиске экзотических форм жизни. Профессия интересная, порой героическая, но к войне прямого отношения не имеющая. Мать – вначале тоже биолог, летала вместе с твоим отцом, позже домохозяйка. Отец пропал где-то в космосе аккурат в год твоего рождения, но работал он на правительство, так что пенсию семье выделили неплохую. Пожалуй, тут даже удивиться можно, обычно наши чинуши зажимают казенные деньги, будто свои…
– Довольно.
– Что? – не понял Вассерман.
– Хватит ахинею нести.
– Я не совсем понял.
– Вы говорите, узнали про меня все? Да что вы знаете? – скривилась Евгения. – Что вы знаете?
– Ну…
– Легенду вы знаете. Ту, которую мне сляпали. У нас очень не любят признаваться в ошибках. А на самом деле… Я родилась на корабле. На погибшем корабле. Он вышел из гиперпространства в поле астероидов. Ошибка штурмана, не более того. Из всего экипажа уцелели только мои родители. Мать уже была беременна. Когда я родилась… В общем, в тот день умер мой отец. Система жизнеобеспечения, тот ее обрезанный кусок, что еще действовал, не потянула бы троих. И он ушел. Просто шагнул в космос. А мы остались жить.
Как мать не сошла с ума, я даже не представляю. Наверное, из-за меня. Когда наш корабль случайно обнаружили, мне было уже пять лет. Вы не представляете, как это тяжело человеку, родившемуся и прожившему в невесомости, привыкать к жизни на планете. Я все помню, несмотря на возраст. Это… Это не передать словами. Врачи, постоянно и непрерывно врачи. У меня в половине костей керамические шпильки – они слишком тонкие, потому что сформировались в невесомости и не могли выдержать мой вес. И до сих пор мне иногда больно ходить.
Над столом повисло тяжелое молчание. Наконец Вассерман вздохнул, осторожно взял руку Евгении в свои ладони, огромные, словно лопаты, и негромко сказал:
– Теперь я и впрямь тебя понимаю. Прости.
– И что ты понимаешь?
– Понимаю, что ты за человек. Извини, я и впрямь не хотел…
– Проехали, – Камова отмахнулась, чувствуя себя так неловко, словно именно она начала этот дурацкий разговор. К счастью, и повод его завершить она увидела сразу же. – О! А вот и наши умники.
– На пять минут опоздали, – хмыкнул Вассерман, бросив короткий взгляд на часы. – Циля Соломоновна никогда не отличалась пунктуальностью…
– Ну и бочка!
Действительно, госпожа Бернштейн, продвигалась к своему, постоянно закрепленному за ней столику (а что, состояние их семьи вполне позволяло столоваться в этом заведении хоть непрерывно, так что уж на обеды-то она сюда отправлялась почти каждый день, благо и до дома совсем рядом) с уверенностью ледокола. Глядя на неспешно идущую гору целлюлита, те, кому не повезло оказаться слишком близко от ее курса, непроизвольно втягивали головы в плечи. На этом фоне дочка Цили Соломоновны со всеми ее лишними килограммами выглядела тростиночкой.
