* * *
– Почему все так заняты поиском смысла жизни? Целая жизнь уходит на то, чтобы найти смысл. Это же не клад.
– Не клад и не склад. Смысл жизни – это сокровище.
– Не ссорьтесь мальчики, – вступилась мудрая Ава в спор мужчин. – Смысл жизни не сокровище, его не надо искать, он сам вас найдет, если вы не будете обманывать себя.
– А что голос такой трагичный? – хихикнул Селфи. – Скажи лучше, что тебя беспокоит?
– Я все еще обманываю себя.
– Обманывать себя легче всего.
– Потому что с совестью договор подписан, – добавил Планшет.
– Ава, перестань людям парить мозг. Женский смысл жизни сводится к одному: встретить своего парня.
– Встретить своего – это большая удача.
* * *
– Трудно устоять перед настоящим обаянием, я же говорила, – радовалась своей маленькой победе Фортуна.
И действительно, – от дома, в котором жил я, прямо перед носом нашей машины, «Фольксваген», включив белые огни, начал сдавать задом. Опель занял его место. Павел заглушил мотор и тех троих, что плескались на волнах «Радио на троих».
– Приехали. Здесь я живу.
* * *
Весна напала неожиданно, сзади – сбила с ног. Я не сопротивлялась и полетела. Вместе с птицами в небе. Птицы собирали мед – они сошли с ума. Наконец-то тепло! Наконец-то весна! Душа поет, гормоны танцуют. Думала, только меня так накрыло, выглянула в окно – а там уже целый ансамбль песни и пляски таких, как я.
– Может, сегодня на башню заберемся?
– Далась она тебе, эта заноза в одном месте Парижа. Почему тебя туда так тянет?
– Мне надо купить рассады. Эйфелевы башни буду высаживать на свои Елисейские Поля.
Пьер не всегда понимал, что имела в виду Катя, и дело было не в ее безупречном французском, на который она потратила большую часть своего детства, а скорее в ее буйной фантазии, куда Пьеру не всегда удавалось проникнуть. В этом случае он соглашался: «Оui. Оui?» – или отделывался компактной, как зонтик, улыбкой, доставая и открывая ее по необходимости и без.
– Стоит только посетить Париж, как понимаешь, что своей башней Эйфель имел и будет иметь воображение каждого.
– Оui, – снова согласился Пьер.
– Что, «оui»? Эйфель – половой гигант. Он поимел своей железной штукой весь мир.
– Здесь я бы с тобой поспорил.
– Прямо здесь?
– Лучше там. Это минут 30 на машине. Ты сама все увидишь. Сегодня я покажу тебе Париж целиком и полностью, глазами птиц.
Монмартр – словно гигантская лестница одного здания, поросшего травой, асфальтом, булыжником и туристами, на лестничных клетках которого квартировали мастерские, музеи, кабаре, булочные, кафе, рестораны, клубы, магазины, а между ними застыли скульптуры. По лестнице двигались туристы, по артериям они поднимались все выше, на самый верхний этаж, на холм, по венам спускались вниз. Как здорово здесь разобрались с пространством, будто попросили дизайнеров из ИКЕИ, чтобы те встроили все шкафчики, полки, антресоли как можно эргономичнее. Даже деревья вытащили длинные худые шеи из булыжных воротников навстречу солнцу. Каждый ствол на своем месте, стройные, словно фонарные, светящиеся хлорофиллом.
– Я устала, – повисла на перилах бесконечной лестницы вверх Катерина.
– Еще немного, – вернулся назад Пьер, который увлекся подъемом и оторвался от Кати. Он взял ее за руку и притянул к себе. В поцелуе закрыл глаза, она – нет. «Уснул», – пошутила про себя Катя. Сейчас они стояли и целовались на лестнице эскалатора, рядом люди ехали вверх, глядя на нее и улыбаясь. «Любуйтесь, пока я любвеобильна», – помахала Катя рукой этой группе китайских туристов за спиной Пьера.
– Еще немного, и я умру здесь, – забирались они все выше.
– Рано, там сверху есть собор.
– Спасибо, ты сегодня добрый.
– Не добрый – практичный.
– Веришь?
– Верю, но хожу редко.
– Почему?
– Не хочу навязываться. Некоторым нужно приблизиться, чтобы почувствовать, я и так его чувствую.
Скоро мы оказались на верхнем этаже холма, было видно, как режет город Сена на части – историческую и современную, здания-отцы и здания-дети, последние казались скучными, однообразными. Здания-батоны серого хлеба, лишенного изюминок. «В каждом кто-то живет и говорит по-французски со своими насущными проблемами», – думала про себя Катя. Казалось, ей слышна была их французская речь, а голос Пьера, что показывал сейчас, где находится Центр Помпиду и Латинский квартал, остался где-то за кадром, будто Пьеру выключили звук. Рядом томился на солнце храм. Храм был нарядный, белый, словно вырезанный из ватмана и наклеенный на голубое небо.
– Это базилика Сакре-Кёр, одна из самых высоких построек в городе, не уступающая даже самому холму, – снова включился звук у Пьера.
– Сколько метров? – просто так, по-детски спросила Катя.
– 130. Но прелесть ее не в высоте. Здесь тусовка. Здесь очаг творчества. Здесь склады художников и музыкантов, – пытался подражать ее цинизму Пьер.
– Только не включай гида, пожалуйста.
– Устала?
– Я люблю бульвары, только не в горку. Очень трудно наслаждаться видами, когда ползешь в гору, да и вообще наслаждаться.
* * *
– Машина – мой любимый транспорт. Хотя со своей я рассталась.
– Неужели моя была лучше остальных?
– Нет, был еще один… «Фольксваген», один «Мерседес», даже «Порше», – назвала наугад марки машин, которыми грезил в свое время ее муж, Фортуна. Она снова оказалась под дождем: «Куда вас подбросить? – остановилось возле нее такси. – Не важно. Чтобы полетела». После этих слов трапеция двери вновь встроилась в кузов авто, оставив ее, Фортуну, под дождем.
– Ей хотелось все бросить и улететь, – произнесла она вслух.
– Кому? – не понял Павел.
– Руке. Вчера в парке она так и сделала.
– Кто?
– Моя рука. Она так и сделала, но улетел он – шарик.
«Какой шарик? Может, она имеет в виду голову? Может, у нее вчера сорвало крышу?» – думал про себя Павел, настороженно глядя на ночную гостью.
– Прежде чем бросать, надо определиться, кто из вас легче, кто из вас воздушный.
– А шарик откуда?
«Похоже, речь о каком-то мужике. Видимо, разругалась вчера. Зачем я только остановился? Романтики захотелось. Теперь она начнет названивать своему. Потом они помирятся, придется везти ее домой. А может быть, поссорятся в пух и прах, так что тот приедет за ней сам. Начнет ревностно выяснять руками, кто я такой. Потом накинется на нее. Она, защищаясь, начнет палить почем зря из своей пушки…»
