Девушки не ожидали такой жары в апреле: кто-то доставал босоножки, кто-то ножки. Фортуне сегодня тоже пришлось достать и то и другое. Ноги немного ныли от натертых в погоне за весной мозолей. Она любила ходить красиво, но быстро. Что называется – дорвалась до каблучков.
В отличие от ног, дела шли так медленно, что хотелось им взять такси. Личные дела и того хуже. Благо, сухопутные пузырьки шампанского, словно шарики, сбитые в одну радостную кучку, которую сейчас только вручили Фортуне и с которой она весело стояла, как дура смотрела в рот города. Наземные операции любви малоэффективны без поддержки мечтами с воздуха. Под их натиском дела медленно отступали, задвигаясь в самые дальние ящики стола, чтобы не было никакой возможности их достать, по крайней мере в пятницу.
* * *
– Если я буду вас жалеть, то вы меня никогда не полюбите, – посмотрел на Фортуну серьезно Павел. «Любое крепкое слово могло запросто разбить это стеклянное лицо».
– А вы хотите, чтобы я вас полюбила? – несерьезно гладила она кота, который, проснувшись, с дивана перебрался на ее колени.
– Все хотят, чтобы их любили.
– Ему понятно, – провела она рукой особенно выразительно по голове кота. – Вам зачем это?
– Вы мне нравитесь, во-вторых, мне нужно вдохновение, чтобы довезти вас до Парижа.
– Я думала, что для этого нужен бензин.
– Не вижу разницы. Вдохновение – это и есть бензин, только для души. Заправил и полетел.
– Еще одна просьба, можно без во-первых и без во-вторых, чувствую себя доказанной теоремой. Я понимаю, что вы математик, но хочется сохранить тайну на пороге весны.
– Я вижу, у вас были проблемы с математикой?
– Да. Одна, никак не могу влюбиться.
– Ты не одинока, полгорода таких.
– А остальные?
– Остальные никак не могут разлюбить, – улыбнулся Павел.
– Они не хотят размениваться, потому что каждую весну одно и то же: влюбляешься, потом лето, потом осень, потом зима. Я не про времена года, я про чувства.
– Ну, так вы расскажете, что стряслось? – снова переключился на «вы» Павел.
– Не дави на жалость, Павел, дави на газ. Я знаю, что ты хочешь помочь мне, но это не значит, что мне нужна помощь. Когда будет надо, я первая крикну тебя.
– Я уже еду, – улыбнулся Павел.
– А я все еще стесняюсь.
– Стесняйся, если тебя от этого прет, плачь, если тебе это необходимо, выходи из себя, если тебе нужен свежий воздух, будь собой, даже если осталась одна, рано или поздно ты найдешь того, с кем сможешь над всем этим посмеяться.
– Зима. Все время зима, – проводила она взглядом кота, что спрыгнул. Он оставил колени Фортуны, будто бежал от приближающейся зимы. – Время летит: скоро прилетят грачи, потом скворцы, затем чайки, потом опять синички и снегири примерзнут к веткам. Вам знакомо чувство зимы внутри?
– Да. После холодного кефира, – улыбнулся Павел.
– Вы снова шутите, – начало трескаться красивое стекло.
– Я стараюсь держать уровень вашего настроения. Мне кажется, у вас какая-то вселенская обида на мужчин. Нельзя же во всем винить бывшего мужа?
– Да причем здесь муж? Я не настолько глупа, чтобы обвинять в своих проблемах мужа, управлять чувствами сложно, ни тормозов, ни коробки передач.
* * *
В тишине снова стало слышно радио:
– Она тебя любит.
– Да, но странно как-то. То ласковая, то раздраженная, звонит и бросает трубку.
– Оставь человека в покое, женись на ней.
— Вот это было неплохо, – оценила Фортуна. – Чем их там кормят, что они все время навеселе?
– Я же говорил, что иногда они могут, – посмотрел Павел на Фортуну так, будто вдохновленный радио уже готов был сделать ей предложение.
– Хорошо, только побреюсь.
– Почему раньше не побрился?
– Я решил стать жестче.
– Это правильно, а то скатится все к какой-нибудь дружбе.
– А что вы имеете против дружбы? – взбунтовался Селфи.
– Ничего. Только дружить становится все труднее. Ты начинаешь понимать, что дружба – это редкость, когда в будни пытаешься найти кого-нибудь, чтобы выпить. В итоге находишь, только не друга, а подругу. Сидишь с ней, выпиваешь, даже целуешься.
– Какая прекрасная у вас дружба, очень похожа на секс.
В этот момент Павел поскреб свою щетину.
* * *
– А вы верите в дружбу между мужчиной и женщиной?
– Я что-то пропустила? Неужели между нами уже что-то было?
– Нет. Я серьезно.
– Друзья познаются онлайн. Что касается дружбы между мужчиной и женщиной – она существует… для тех, кто не уверен в любви, – глядела на него сквозь боковое стекло Фортуна. Он там отражался. Впрочем, о какой уверенности говорила она. Женщина никогда не может быть уверенной на все 100%. Иначе она просто-напросто не сможет быть женщиной.
– А для тех, кто уверен?
– Нет, у них другой функционал, так говорят, когда принимают на работу. Быть женщиной – это работа.
Женщины для Фортуны всегда делились на два типа: тех, что спят одни, и тех, что с мужьями. Других форм общения, будь то сожительство, дружба или романтическая связь, она не признавала. С первыми легче общаться по душам, они были откровенны и понятны в диалоге, со вторыми диалог не получался, что-то поверхностное, напускное, чужое, точнее сказать, это уже был не диалог, потому что чувствовалось присутствие мужа, который все время молча улыбался между строк, то ей, то своей жене. «Я не могу так общаться, когда мне улыбаются мужчины моих подруг».
– То есть?
– Как бы я ни была открыта, я не могу всем отвечать взаимностью, у меня ее ровно на одного человека, – прочла как мантру Фортуна. Она знала, что раз связавшись с кем-то, очень трудно разорвать нить между собой и им, можно, конечно, пойти на принцип и принять чрезвычайные меры, но от себя не уйдешь, а если даже уйдешь, то все равно рано или поздно вернешься. И если тебя спросят: «Где ты так долго была?» – ты ответишь как ни в чем не бывало: «Ходила за хлебом». То, что придумала, построила, все то, во что уверовала, – все ее, женщины. Мужчина глубоко в ней, и ей это нравится, будто она им беременна и вот-вот должна родить, своего мужчину, останется только любить его, холить, лелеять, чтобы однажды он стал настоящим.
«Но!» – есть большое, которое, словно извозчик, изводит, разгоняя пару-тройку маленьких «но», лошадок в виде непринятых звонков и других запахов чужих духов, которые несли меня в страну Сомнения. Начинаешь себя изводить, плюс в ответ тишина и загадочность. Так устаешь от этого, что в конечном итоге понимаешь, что потеря может быть избавлением, решением. Вот так и живешь в абсурдном состоянии: хочешь и не можешь, можешь и не хочешь. Рядом обычно одни умники: «Отпусти, отпусти». Да не держу я его, я сама держусь. Знаю, что наступит день, когда в секунду все разрешится: быт или не быт, только это вечная борьба ума и души, особенно если душа сильнее, тут еще тело начинает качать свои права. Мы думаем, что душа живет в теле, нет, это тело живет в душе. А нет души, так и тело встречается с кем попало и где попало.
