– Как приятно на рассвете, к животу присохли дети, – создала Катя нечто похожее из французских слов.
– Хорошая песня. Я даже знаю второй куплет: – Как приятно на рассвете, в животе играют дети, – продолжил Жак. Он валялся рядом с Катей. Вставать не хотелось. Не открывая глаз, начал рыскать рукой под простыней, пока не нашел. Положил ее на грудь Кати.
– Только не двойня.
– Почему нет?
– Они же меня съедят. Кажется, кто-то положил мне руку на грудь. Это ты?
– Нет. Кто этот негодяй? Неужели он? Сейчас я убью его.
– Нет, не надо. Я ему все рассказала. Он оказался вполне себе годяем.
– Что сказал?
– Сказал, что ты мерзавец. Я не думала, что признаваться в любви так же сложно, как и признаваться в обратном. Хорошо, что вовремя позвонила его мама. Единственный случай, когда я была рада ее звонку.
– Отлично! – воскликнул Жак. Перейдем тогда сразу к третьему… куплету, – пояснил он: – Как приятно на рассвете, на живот забрались дети. Я про свой.
– Обещай мне, что не растолстеешь. Хотя со мной тебе это не грозит.
– Клянусь. Я даже готов перейти на молекулярную кухню.
– Удивительно, как из какой-то молекулы вырастают такие, как мы. Ты знаешь, что сперматозоид может жить в женщине до нескольких лет?
– Лет?
– То есть дней.
– Да, а я-то уже представил, как он там выучился, сделал карьеру, обзавелся каким-то хозяйством, а когда уже понял, что хозяйство одному не потянуть, покорился судьбе, сдался яйцеклетке. Нагулялся, можно и под венец.
– Женщина выбирает, а не мужчина.
– Ну, хорошо, пусть так. А как понять, что она меня выбрала?
– Она захочет от тебя детей.
– Я услышу на рассвете, как тебя волнуют дети, – обнял Жак Катю и открыл глаза.
– Никаких детей, я сама еще хочу покапризничать, – завизжала Катя на всю квартиру, которая была значительно меньше, чем у Пьера, и находилась далеко не в центре Парижа, зато жил он один, то есть мать Жаку не названивала целыми днями. «Никогда бы не подумала, что буду получать удовольствие от отсутствия чьих-то звонков».
Чихнула в этот момент Катя. «Вот, правду говорю».
– Будь здорова, – пришлось ему повторить еще три раза подряд.
– Если я чихну 100 раз. Ты будешь 100 раз говорить мне «Будь здорова»?
– Нет, пойду в аптеку.
– Весна цветет, девушка чихает.
* * *
На нее упал свет, он был тяжелый, скинуть его можно было только вместе с одеялом. Так она и сделала, решив сегодня начать жить пораньше. Встала и открыла окно, облокотившись на подоконник и встав на цыпочки, посмотрела вниз. Тут же скворцы сделали в ее голове скворечник и, весело щебеча, уже собирались развести там птенцов. «Всем хочется жить в красивом доме», – заправила за ушко упавшую на лоб челку Катя. Пока Катя любовалась пожаром сирени, пламя которого переливалось от фиолетового до белого, она привыкла к пернатым.
– Как тебе Жан-Жак? – неожиданно вернул ее в комнату голос Пьера.
– Безумный. Как и все мужчины, зацикленный на своей персоне, – озорно ответила Катя, особо не углубляясь в смысл произнесенных слов.
– Да, слишком уж уверен в себе, – не заметил Пьер явной симпатии Кати к его другу.
– Ты помнишь, что он сказал про нас: ты просто плодородная почва, на которой Пьер зацвел.
– В чем-то он, конечно, прав. Ты долго будешь торчать в окне? Иди ко мне?
– А что там у тебя?
– Кино, очень интересное, – прибавил он звука телевизору.
До Кати долетел разговор двух женщин:
– Как вечеринка вчера прошла?
– Мужчина был симпатичный, но женатый.
– Самое щедрое случается, когда ты этого не заслуживаешь. И чем дело кончилось?
– Развелся. Я слышу по голосу, тебя что-то беспокоит?
– Да, знаешь, после двадцати пяти как-то реже стали звать замуж.
– Все дело в слухе, мы повзрослели и уже не слышим пустозвонов.
– Это да. Иногда от его выходок меня такое зло берет.
– Я знаю, это от нехватки фруктов.
– Каких фруктов?
– Грушу купи, боксерскую.
– Месть – не самое лучшее средство для выяснения отношений.
– Конечно, это же чистая химия – эффективная, но вредная.
— Как ты можешь смотреть такую муру?
– Теннис жду.
– Ага, а пока сериал?
– Зря ты иронизируешь. Здесь хорошие актеры заняты.
– Значит, уже не настолько заняты, раз снимаются в сериалах. Занятые играют в большом кино.
– Ну, вообще тема интересная, здесь есть над чем подумать.
– А здесь скворцы и сирень и не надо ни над чем думать. Иди посмотри, как красиво, я хотела бы жить в таком окне.
– Прямо на подоконнике?
– Да, как домашний цветок.
– Она была похожа на легкое белое вино, выпьешь такого бокал, сразу хочется еще и еще, так до дна. Я готов был опуститься с нею до дна, предаться всем самым немыслимым порокам, после залечь там, обнявшись, и считать звезды. В море их тоже полно, – процитировала Катя.
– Это откуда?
– Из России. Ты его не знаешь.
– Я знаю. Женщины не умнее нас, они безумней. Возьмешь меня к себе? – Иногда ему казалось, что золотая рыбка только клевала приманку, а порой – что уже плотно сидит на крючке. Сейчас, сидя на крючке, золотая рыбка понимала, что чувствует птица в золотой клетке. Несмотря на наличие золота, каждой из них было нелегко. Рыбке, как ни крути, нужно было море, птице – солнце. Кате нужно было и то и другое. Она даже не хотела, чтобы кто-то ей это дал, просто чтобы было, и все. У Пьера была только квартира в Париже и окно, в котором она сейчас жила.
– Подоконник узкий, односпальный. Ты будешь постоянно падать.
– Буду тогда поливать тебя по утрам кофе, пока ты не вернешься обратно.
– Нет, ты можешь забыть, у тебя же теннис. Знаешь, о чем я думаю иногда? – оторвала ноги от пола Катя, будто хотела перевалиться за. – Послать все к чертям, чтобы начать новую жизнь.
– Разве ты не начала?
– Нет, я просто оказалась в твоей.
* * *
Все как-то успокоилось потихоньку, пока на глаза мне не попалась эта ужасная статья, точнее, подкинули коллеги. Я не сразу поняла, кто такое мог написать, только спустя время до меня дошло: однажды Стив пришел в больничку с каким-то своим приятелем – журналистом. Благодаря ему мне пришлось пережить весь этот кошмар еще раз. А столбики из газеты до сих пор стоят передо мной, будто заученные наизусть стихи:
