— Вы были в Париже? – вдруг остановила ее Княжна.
– Нет, не была. А что там делать?
– Как что? Любить.
– Любовь – это трудно, в Париж надо ездить отдыхать.
Одни всю жизнь хотят, другие этого достигают. Одни ищут своих, другие хотят стать своими – вот она разница между теми, кто поднимается и теми, кто спускается.
* * *
– Ты красива! – выпалил Павел без промедления. И вернул мою мысль, что съехала на обочину, уступив дорогу, по которой за мгновение пролетела чья-то целая жизнь.
– Ты целуешься на первом свидании? – посмотрела Фортуна Павлу прямо в губы.
– А ради чего тогда на них ходить?
– Ради следующего, – взяла в доказательство еще одну дольку яблока Фортуна и откусила.
– А у нас свидание или мы собирались в путешествие?
– Мне кажется, ты задаешь лишние вопросы. У нас преступление, – встала со стула Фортуна и подошла к Павлу.
– Элементарные принципы порядочности, – снял очки Павел и тоже поднялся с места, словно хотел, чтобы Фортуна рассмотрела его глаза получше.
– И какой из них главный? – стала изучать зеленые прожилки его карих глаз Фортуна. «Хватит быть далеко».
– Главный принцип свидания с девушкой? Никогда не поздно купить цветы. В нашем случае – никогда не поздно сварить кофе. Кстати, кофе, кажется, готов.
«Кофе готов! А ты нет», – увидел он свое отражение в зрачках Фортуны, потом отвлекся на чашки, на ложечки, стал разливать кофе.
– Что-то увидела в моих глазах?
– Пятница строит мне глазки, но я верен субботе.
– Может быть. А в твоих только ночь.
– Ночь – какое прекрасное время года, – резко отвернулась от Павла Фортуна.
– Что в нем прекрасного?
– Ночью все выглядят ярче: влюбленные – влюбленными навечно, одинокие – одинокими навсегда.
– Это когда звезды на небе, а когда звезд нет, все вполне себе буднично, спокойно, дежурно. Если пятница, сиди, пей свое вино. Пока не поймешь, что пятница, которая так много обещала, уходит. Хочется крикнуть ей: «Пятница, ты куда?» – «Я к субботе, с ночевкой», – ответит она.
Фортуна рассмеялась шутке. Грусть ее улетучилась куда-то.
– Да, да, именно так. Ты понимаешь, что ни пятницы, ни субботы у тебя уже нет, потому что вина выпито чересчур, – Павла несло. Будто в него вселили бесстрашного Робин Гуда, а в нее верную Жанну д’Aрк, та молчала о личном, как на допросе, этот палил из глазниц стрелами Амура.
– Павел, ты как тот приятный незнакомец, который поднимает что-то и протягивает: «Это ваше?» – «Да, спасибо», – принимает девушка поднятое настроение.
– Правильно, грустить не наш метод, потому что времени в обрез. Женщине, чтобы поднять себе настроение, достаточно надеть новое платье.
– А мужчине?
– Пусть попробует подарить.
– Я понимаю, что платье – это образное, но все равно, жаль, что не все знают об этом.
– Всем не надо, одного достаточно.
Стоило только ей рассказать о себе, как я почувствовал себя иностранцем, праздно шатающимся по закоулкам ее души, который считывал непонятные вывески над дверьми, запивая чужой язык вином прямо из горла. Стоило бы мне только ее поцеловать.
– Я так поняла, что тебя с Парижем тоже что-то связывает?
– С чего ты это взяла?
– С холодильника, – указала Фортуна на холодильник. На нем, словно заблудившись в снегах, один в поле магнитик в форме Эйфелевой башни.
– С тобой страшно, ты читаешь меня как книгу.
Она действительно оказалась бокалом хорошего вина на этот вечер, а может быть, даже на… математику не хотелось загадывать на большее, не найдя доказательств.
С первого взгляда она запомнилась мне изящной цитатой, настолько изящной, что захотелось окунуться в роман.
Но у каждой виноградной лозы есть своя косточка и своя обратная сторона. Стоит только начать строить планы, как захочется въехать в это недостроенное здание, чтобы вместе возводить сорванную ранее крышу.
Тем более опыт уже был: «Как у всякой женщины, у нее тоже случались истерики. Не от хорошей жизни и не от плохой, скорее от среднестатистической, бытовой. Они как случайный секс: выплеск эмоций и болезненное ощущение. Иногда она пускала в ход руки. Ее маленькие кулачки бились мне в грудь. Я не отвечал. Я знал – еще несколько пропущенных вызовов, и она успокоится».
Опыт надо было куда-то деть, куда-то засунуть, чтобы он не торчал, не мешал новым впечатлениям. Он как хищник может сожрать любую влюбленность. Как умудренный положением чиновник может задвинуть твои стихи в стол.
– Мы, кажется, отвлеклись от темы.
– От Парижа? – спросил Павел.
– От белого. У меня давно не было в жизни шампанского.
* * *
– У тебя будут расходы, вот тебе.
– У меня есть деньги.
– Сколько?
– 560 евро.
– Значит, будет немного больше 10.560.
– Козырная карта.
– Что такое козырная?
– Не знаю, как по-французски. В общем, джокер.
– Джокович.
– А говорили, что французы скупые.
– Французы – да, бретонцы – нет.
– А ты бретонец?
– Не путать с британцами.
– Я в курсе, ты мне уже рассказывал.
– Поедем туда, ракушки собирать? Я познакомлю тебя со своей матерью. Там красиво, там приливы, там отливы, морские гады и сидр на любой вкус.
– Важнейшим из всех искусств является вино.
– Красиво.
– Это не я сказала, я просто кино променяла на вино.
* * *
Квартира Пьера располагалась почти в центре, в высотном доме: окна от пола до потолка выходили на чужие крыши домов, черепичные и жестяные, прямые, покатые и съехавшие, они говорили только об одном, что в этом городе легко было сбрендить, и километры длинных полупрозрачных штор – все, о чем я мечтала когда-то. Вот они мечты, хочешь – раздвинь, дай место солнцу в твоей жизни, подойди к окну совсем голой, представь себя на улице Красных фонарей, устрой Парижу пип-шоу одной своей походкой. Женщине не важно, куда идти, главное идти, и чтобы ножки были красивые, и все это видели. Хочешь – задрапируй стекла так, чтобы никто не увидел твоих желаний, твоих капризов, той гражданской войны, что могла вспыхнуть в любой момент в твоем внутреннем мире.
Катя так и сделала, обнаженная, она подошла к окну и посмотрела на залитую солнцем улицу: «Мы идем, чтобы когда-нибудь поехать, потом мы долго едем, чтобы когда-нибудь припарковаться у своего частного дома, в конце концов каждый находит свой Париж. Жизнь – расстояние между тобой и целью. Чем ближе к цели, тем дальше от себя». Чтобы уйти от себя, Катя прошла в гостиную и стала рассматривать стены. В это время Пьер вышел из ванной, обвязавшись полотенцем вокруг талии.
