Прения по этому вопросу заняли монастырь на три месяца, пока настоятель не вывесил объявление: «Вопрос отсутствия или наличия свободы воли у человека обсуждать строго запрещается! Иначе — анафема».
Естественно, братия вернулась к вопросу первому, из которого что только не вытекло. Итак. Если человек создан по образу и подобию Божьему, то как же он псина? Я, надо сказать, от бурных разговоров уклонялся. Я пришёл в монастырь искать спасения от буйного темперамента и не хотел распалять эту сатану жаркими спорами. Не такими были братья Григорий, Михаил и Василий. Григорий, мужчина в соку и рыжебородый, укрылся в монастыре от долгов, которые произвёл ради стриптизёрши, ибо любил ее крепко. Михаил пришёл сюда от неспособности жить в грубом мире, потому как сам был нежен и трепетен, усов почти не имел, подмышками не колосился, носил бледную кожу и тонкие запястья. Василий, хоть и Василий, напоминал злую гориллу, он кого-то убил, отсидел, помыкался по притонам, пил, кололся и раскаялся. Михаил слыл у нас богословом крайних сурожских взглядов. Василий, напротив, возглавлял осиповцев. Григория вообще обзывали «розовым», но не потому что он мужеложник, а из-за философа Розанова, который розовым называл христианство Достоевского, намекая на его излишнюю любовь и оторванность от реальной жизни. Григорий не то что бы сильно оторвался от реальной жизни, но любовь трактовал своеобразно. По большому счёту разночтения трех монахов начинались и заканчивались второй Христовой заповедью: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Михаил понимал её так, что всякий человек — ближний, и любить его надо хотя бы потому, что в нём есть образ и подобие Божье. Та самая изначальная искра. Василий понимал заповедь строже, считая, что ближний — это друг или родственник. Он не был склонен распространять во все времена дефицитную любовь шире этого круга. Григорий смотрел на заповедь иначе. Он говорил, что это не одна заповедь, а две — возлюби себя и ближнего своего, ведь если ты не любишь себя, как ты сможешь полюбить другого? Тут Григорий подчёркивал, что любовь к себе надо понимать не в смысле мирского эгоизма, нарциссизма и самолюбования от гордыни, а в смысле духовном, подлинно библейском. На этом этапе между троицей разгорались самые нешуточные споры. Статья про девочку-собаку из Архангельска только усугубила ситуацию.
В тот день мы сидели в предбаннике, была очередь нашей кельи топить баню и приуготовлять воду. Григорий, Михаил и Василий молчали в разные стороны. Неожиданно Михаил вскочил, прошёлся туда-сюда.
Михаил: Как она может любить Бога и людей, если она собака?
Василий: Вот собак не трогай. Они получше людей любят.
Григорий: Он не о том. Как мы можем знать, любит она или нет?
Василий: Погодь. «По плодам их узнаете их». На плоды смотреть, и всё.
Михаил: Какие плоды у собаки?
Григорий: Я больше скажу — что есть плоды? Это соответствие нормам человеческой морали, нормам общежития? Если так, то как же «не ходите пред людьми, ходите пред Богом»?
Михаил: Исторический контекст. Вспомните первый век христианства. Если христианин того времени соблюдал бы нормы морали и общежития Рима, он бы перестал быть христианином.
Василий: А как же «всякая власть от Бога»?
Михаил: Ты искажаешь, у Павла так: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение».
Михаил: Какая разница, смысл-то тот же!
Григорий: Павел сказал так из-за боязни, что христиане увлекутся антиримскими настроениями и погибнут от рук Империи.
Василий: Не надо ля-ля. Он так сказал, потому что Бог — высшая мудрая власть, без Его ведома волос с головы не упадёт, не то что там ещё чего-то.
Михаил: Листок не упадёт, но это в Коране. А у Матфея так: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадёт на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены».
Григорий: Это не стих об абсолютной власти, это слова ободрения апостолам, чтобы они не боялись следовать за Христом.
Василий: Чушь какая. В упор не видишь!
Михаил: Это стих о том, что Бог всё знает, но птиц собственноручно не обрушивает, они падают в силу изначальных божественных законов, а не личного Его вмешательства.
Григорий: Ты сказал — собственноручно, но разве у Бога есть руки? Проблема в том, что мы до сих пор не избавились от пут гипостазирования.
Василий: Это что ещё?
Григорий: Это когда человек наделяет нечто нечеловеческое человеческими признаками. Очеловечивает. «Доброе государство», «Седобородый Бог». Даже давать имена животным отсюда.
Михаил: Хорошо. И что в остатке? Апофатическое богословие против катафатического?
Василий: Хорош умничать! Будем ли мы утверждать, чем Бог является, или будем ли отметать то, чем он не является, к разгадке девочки-собаки это нас не приблизит.
Михаил: Если мы не можем знать, любит ли она людей и Бога, то, в сущности, мы ни про кого не можем этого знать. Стало быть, каждый человек живёт с Богом наедине, и то, что происходит в христианских общинах, я имею в виду осуждения, анафемы и гнёт коллективной реальности, явления не только противные, но и бесполезные.
Григорий: Я знал это и без девочки. Вопрос в другом. Если человеку, чтобы стать человеком, нужно общество людей и, я бы сказал, соответствующий контекст, иными словами, для раздувания Божьей искры необходим ряд обязательных условий, то не говорит ли это о зыбкости Бога, зыбкости его изначального присутствия в человеке? Например, будь эта девочка крещена в младенчестве, а потом попала в стаю собак, мы могли бы называть её христианкой? И ещё. Сейчас нам кажется, что мы живём более-менее праведно, но если взглянуть на наши жизни из будущего, забежав лет на двести вперёд, не предстанем ли мы перед потомками кучкой варваров, пожирающих мясо? Мы ведь сейчас примерно так и смотрим на христиан времён Достоевского, помните, где православный перекрестился и тут же зарезал спящего человека ради часов.
Василий: Вот вы оба всегда так! Какой смысл рассусоливать за наших потомков? На двести лет никто из нас не забежит, и слава Богу! Есть две заповеди Христа, есть десятка от Моисея — живи, старайся соблюдать и не парься.
Михаил: А как стараться правильно, ты знаешь? Сидеть, например, в монастыре или идти по миру, благовествуя Слово Божье? Или завести семью? Или не заводить? Если мы стараемся сделать молоток, бегая каждое утро по лесу, то что тогда?
Василий: Не понял.
Михаил: Ну, представь: бежим мы по лесу, вдруг останавливает нас странник и спрашивает: «Вы чего делаете?» А мы отвечаем — молоток. А он говорит — молоток совсем не так делают, сначала надо найти липу для рукоятки. Понимаешь?
Василий: Не можем мы жить настолько мимо! У нас Библия есть, навигатор почти, карта.
