– Верно, басконец. – Анри снова напрягся, рука поползла к ножнам. – Не хочешь ли ты намекнуть…
– Полегче, задира! – воскликнула Агнес. – Ты вообще точно из служащих? Ведешь себя вспыльчивей мушкетера!
– Я когда-нибудь стану солдатом, – сказал Анри. – Артиллеристом. Моя служба клерком не навсегда.
– Я сама басконка, – сказала Агнес. – Наш Дескарэй всего в десятке лиг от Фаррозы.
– Ух ты! – оживился Анри. – А мой отец – ризничий в храме Хуараваэли… ты там бывала?
– Нет, никогда, – ответила Агнес.
– Странно. Потому что мне тоже кажется, будто мы виделись раньше, – сознался Анри. – Но я совсем недавно в Лютейсе… а до того никогда не покидал Адьен.
– Может, мы с тобой родственные души? – воскликнула Агнес. – Пожалуй, ты начнешь мне нравиться, если, когда выберемся, покажешь, где тут можно опрокинуть стаканчик! А то, знаешь, вся глотка пересохла, как та кирпичная пыль, которую я тут полдня сапогами взбиваю!
– На Циферблате таверна есть, – сообщил Анри. – Правда, солдат туда пускают лишь в определенные дни, смотря по подразделению. Мушкетеров, по-моему, в среду и в пятницу… а сегодня вторник.
– И мушкетеры это терпят? Ни за что не поверю! – вскричала Агнес. – Мы напиваемся, когда хотим, и там, где пожелаем!
– Давай сперва дорогу найдем, – сказал Анри. – Следуй за мной.
Нашарив под ногами свой огарок, он обнаружил его раздавленным: воск сплющился, фитилек смят. В это же время Агнес переложила свою свечку из левой руки в правую, но движение вышло резковатым, и огонек погас.
Тотчас стало очень, очень темно. Анри живо представил все ступеньки, с которых они скатятся, все провалы водоводов, еще не перекрытые крышками… и огромный колодец – правда, под другим бастионом, – который он переходил по временному ненадежному мостику…
– Есть спички или огниво? – спросил он и невольно порадовался спокойствию в собственном голосе. – А то у меня нету.
– Сегодня новолуние? – спросила Агнес. – Или, может, первая четверть?
– Что?..
– Да так… дай попробую…
Лента на шляпе девушки окуталась мягким свечением, озарив два пальца, прижатые к иконе, которую новоявленный мушкетер носила в качестве значка. Анри расслышал шепот: имя, которое произносила Агнес, приподняло волоски у него на затылке. Так бывало, когда вызывали ангелов.
– Яшенаэль, Яшенаэль, поделись светом!
10
Камера была одной из лучших во всей Башне. Высоко расположенная, снабженная даже окошком. Правда, стрельчатым, узеньким и вдобавок забранным железными прутьями, вделанными глубоко в камень. Тем не менее в него проникали воздух и дневной свет. То, чего камеры внизу были полностью лишены.
Так, по крайней мере, сказала Доротее тюремщица, просившая называть ее Матушкой. Это была румяная, остролицая, сухопарая женщина средних лет. С тяжелыми руками и в фартуке, покрытом пятнами, которые подозрительно смахивали на кровавые. Она разливалась соловьем о выгодах и удобствах Доротеиной камеры, объясняя девушке, как той повезло оказаться у кардинала просто гостьей, не узницей!
Еще Матушка обмолвилась, что сама Рошфор лично вручила ей кошелек на еду и иные расходы для Доротеи. Без денежных вливаний со стороны, пояснила она, простая, но съедобная пища, предоставленная студентке, живо сменилась бы лежалым хлебом и водой. А еще не стало бы ни двух колючих шерстяных одеял, ни соломенного тюфяка. Так-то вот!
Главным благом, конечно, было окно, выходившее на юго-восток. Правда, с весьма ограниченным обзором. Собственно Звездной Крепости почти не было видно, разве что макушку бастиона короля Дениза да равелин Четвертого часа. Город тоже особо разглядеть не удавалось, лишь несколько домов на окраине да ближние деревни с полями, пастбищами и длинным пологим холмом, закрывавшим все остальное.
Зато Доротея могла видеть небо со всеми его величественными чудесами. Птиц, солнце, дождь, облака. А ночью в окне появятся звезды. Может, даже в ангельские пределы получится заглянуть…
Доротее понравилось смотреть между прутьями. Все равно здесь больше нечего было делать. Ей не давали ни книг, ни принадлежностей для рисования и письма. Помимо тюфяка с одеялами, у нее имелась деревянная миска и такая же ложка – вот и весь скарб. Туалетом служила неглубокая канавка с левой стороны камеры. Утром и вечером Матушка приносила по ведерку воды: для питья, умывания и для смыва. Вода всегда была мутная, полная крохотных насекомых… однако для питья вполне годилась.
После двух дней такой жизни Доротея начала уже привыкать к распорядку, когда внезапно все изменилось. Матушка отперла ее дверь около полудня, хотя прежде появлялась лишь на рассвете и в сумерках.
– Тебе разрешена прогулка по площади, – объявила тюремщица, судя по гримасе очень недовольная столь милостивым распоряжением. Она ткнула большим пальцем через плечо. – Чтоб вернулась засветло, и не смей ничего с собой приносить! Все равно будешь обыскана!
Доротея не двинулась с места. Ее внимание было посвящено на редкость удачной композиции: синее небо, одинокое облачко… все это в обрамлении стрельчатого окна. Какой дивный фон для иконы ангела по имени Лайлараэль, в чьем ведении пребывал воздух! Этого ангела призывали ловцы губок и люди сходного промысла, чтобы иметь возможность подольше пребывать под водой…
– Оглохла никак? – взревела Матушка. – Тебе выйти разрешили! Давай, шевелись!
Доротея не отзывалась, пока тюремщица не подошла вплотную и не хлопнула ее по плечу.
– Что?.. Ах да, – сказала девушка и улыбнулась. – Простите, пожалуйста, совсем задумалась… Я буду готова через минуту.
– Странная ты, вот это точно, – пробурчала тюремщица. – Вы с Рошфор, часом, не родственники?
– М-м-м? – Доротея с трудом оторвалась от окошка. Облачко успело рассеяться, и чистое небо уже не представляло такой интерес. – Нет, у меня в Лютейсе никого из родных нет…
– С чего бы тогда особые привилегии, – продолжала ворчать Матушка. – Гости всякие, понимаешь… временные жильцы… То ли дело было раньше! Уж как закатают тебя в Башню, так закатают!.. Собралась, что ли? Иди давай! А то вдруг больше не выпустят, Рошфор там, не Рошфор!
– Спасибо вам, – сказала Доротея. Взяла и рассеянно чмокнула Матушку в лоб. Тюремщица аж шарахнулась и чуть не стукнула ее в ответ, заподозрив насмешку… однако сдержалась. Рошфор действительно назначила Доротее особый, весьма смягченный режим. С какой стати – Матушка не знала, но на всякий случай с Доротеей следовало обращаться крайне осторожно. Да и поцелуй казался совершенно невинным…
– А… как мне выйти? – спросила Доротея. – Когда меня сюда вели, я по сторонам не очень смотрела…
Матушка лишь покачала головой и первой вышла за дверь.
– Куда катится мир! – пробормотала она. И добавила громче: – Пошли провожу!
