По свойству всех старых и замусоленных студенческих икон та, которую носил Симеон, предоставляла лишь тесный каналец для ангельской силы, не будучи, таким образом, ни могущественной, ни надежной. Он и так уже ощутил, как слабеет присутствие Рекваниэля, и даже без вмешательства пажа оказался бы вскоре вынужден остановиться. Впрочем, будь его икона сколь угодно сильна, остановиться все равно пришлось бы. Пользование ангельской магией дорого обходилось вызывающему. И сиюминутно, и в долгосрочной перспективе.
– А в старом хранилище почему? – спросил Симеон и зевнул, прикрывая рот рукавом. – И кого, собственно, туда не пускают?
– Меня, – сказал паж. – Как и всех гонцов с носильщиками.
Симеон смотрел озадаченно. Как раз носильщики всегда занимались образцами и целыми телами, предназначенными для анатомической практики либо частных исследований. Ни студенты, ни доктора-магистры никогда не опускались до скучной, тяжелой и зачастую грязной работы по их перетаскиванию… и все же – почему старое хранилище?
Ясность наступила, когда он наконец сообразил, о каком образце речь.
О чудовище.
Одной из лютых тварей, что некогда заполонили и сгубили Истару, родину отверженцев. Недоброй памяти страну, где зольнокровная эпидемия, случившаяся лет сто тридцать назад, выкосила две трети жителей и жутко преобразила почти всех оставшихся, упустив лишь горстку беженцев, перебравшихся в более благополучные земли.
Но даже и эти спасшиеся страшно пострадали от болезни, да еще и передали проклятие потомкам вроде этого мальчика, обреченного до конца дней нести в себе угрозу зольнокровия.
Название возникло не случайно. Кровь заболевшего обращалась в тончайшую серую пыль, отчего люди чаще всего погибали… но порой вместо смерти наступала ужасающая трансформация. Первые беженцы из Истары, казалось, не пострадали от этой болезни… пока к одним из них не была применена ангельская магия, а другие не попробовали сами ею воспользоваться. Тогда-то и оказалось, что болезнь их не миновала, а лишь затаилась. При малейшем воздействии их кровь быстро обращалась в золу – и они погибали либо становились кошмарными тварями.
Теперь отверженцы всегда носили серое, под цвет древесной золы. Это делало очевидной их природу, не допускавшую соприкосновения с магией.
Большинство людей предпочитало по возможности избегать отверженцев, боясь заразиться; кому какое дело, что заболевали исключительно истарцы и потомки истарцев, – иных случаев никто не отмечал. В их крови дремали зачатки болезни… и неизменно передавались наследникам, даже когда второй родитель не являлся истарцем. Правду молвить, случались такие браки исключительно редко, по вполне понятным причинам.
Симеон зольнокровия не боялся. А вот монстров – очень даже. Всякий, кто в своем уме, их боялся. Отверженцы в этом усматривали скромное благословение, защиту от страхов узколобых людей, временами требовавших их поголовного истребления, просто чтобы уничтожить и болезнь, и все сомнения на сей счет. Вероятно, так бы оно и случилось, но страх побеждался худшим страхом: тронь отверженцев, и они сами воззовут к ангелам, чтобы стать монстрами.
Между тем чудища, возникшие в Истаре при самом начале эпидемии, оказались отменными долгожителями, а может, начали размножаться. Страна по-прежнему ими кишела, хотя они никогда не пересекали ни северных, ни южных границ. В остальном мире тревожные известия о появлении монстров возникали исключительно при соприкосновении отверженцев с ангельской магией. Обычно это происходило случайно.
Чудовищ всегда убивали как можно скорей, а трупы сжигали. Поэтому образцы их плоти являлись большой редкостью. Симеон никогда не видел зверолюдов своими глазами, лишь читал об их анатомическом изучении. Последней по времени была книга самого магистра Делазана; тот вменял своими студентам в обязанность ее покупать. Книга представляла собой в основном компиляцию более ранних работ, однако содержала дюжину очень подробных гравюр, выполненных знаменитой Катариной Дехаллэ. Столь жизненно верные иллюстрации завораживали Симеона. Монстры представали живыми, реальными, он не уставал удивляться разнообразию форм, размеров и обликов.
У зверолюдов текла в жилах та же странная, невероятно тонкая пыль, что и у погибавших от зольнокровия. Насколько Симеону было известно, магистр Делазан выдвинул гипотезу, что отверженцы могли нахвататься от зверолюдов еще каких-то болезней, доселе неведомых науке. И на каждом вскрытии пристально искал тому подтверждений.
Все равно осторожность необходима, сказал себе Симеон. Ему вспомнилась еще одна теория Делазана: кровь зверолюда может оказаться катализатором, способным трансформировать даже неистарца. Поневоле забеспокоишься!
Нахмурившись, Симеон тронул образок Рекваниэля. Присутствие небесного заступника сейчас едва ощущалось: слоновая кость, прохладная на ощупь. Ближайшие несколько дней икона не годилась к использованию. И наверняка не защитит от болезнетворных миазмов, возможно источаемых телом чудовища.
Симеон снял через голову шнурок с иконой и упрятал в поясной кошель, носимый подальше от карманников, под студенческой блузой. В его случае это был скорее балахон – мешковатое, бесформенное одеяние из темно-синей шерстяной ткани, длиной до ляжек. Такого одеяния чурались студенты, заботившиеся о своей внешности. Щеголи предпочитали обычные докторские плащи, прикрывавшие отступление от формы; Симеона внешний лоск не заботил.
– Мне магистр велел бегом бежать, – следя за неторопливыми приготовлениями, сказал гонец. – Передай, говорит, чтобы живой ногой поспешал…
Симеон кивнул, вытаскивая из кошеля другую икону. Эта была побольше и представляла собой кусок плотного дерева почти в ладонь шириной, с вызолоченными торцами и крупной булавкой с тыльной стороны, чтобы прикалывать к одежде. Икона являлась наследием его рода – могущественный артефакт, согласно преданию созданный знаменитым иконотворцем Чалконте семьсот лет назад. За семь веков икона ничуть не утратила силы, свидетельствуя об искусстве и мудрости своего создателя.
Она изображала Рекваниэля в каноническом облике чернокожего мужа средних лет. Подчеркнуто безоблачное чело, золотые глаза, золотой нимб… Авторы большинства икон тем и ограничивались. Заливали фон ровным цветом, хорошо если намечали небо и облака. Чалконте изобразил на заднем плане бастионы огромного города, причем не поскупился на детали. Симеону случилось рассматривать икону в мощную лупу, с помощью которой студенты изучали микробов в воде и крови. Ему удалось различить солдат на стенах, знамена, птиц в небе, выглядевших лишь точками для невооруженного взгляда.
Каким образом Чалконте удалось справиться с такой мелкотой? Симеон понятия не имел. Обучаясь применению ангельской магии, он освоил базовые техники иконотворчества, но всерьез этим искусством не занимался.
– Ну поторопись! Пожалуйста! – ныл мальчишка-гонец.
– Я и тороплюсь, – немногословно отвечал Симеон. Он приколол наследную икону на балахон, но немедленно взывать к Рекваниэлю не стал. Икона обладала гораздо большей мощью, чем та, которую предоставлял госпиталь, а значит, требовала куда большего сосредоточения. Прежде чем обращаться к ней, необходимо привести мысли в порядок.
