Бекки опустила лицо в тарелку, уши у неё запылали, как будто их посыпали сухой горчицей.
– Или как, – сказала она тарелке с супом.
…Это решение она приняла сама, хотя и плакала потом, оставшись одна в комнате в общежитии. На тайном совете, в котором приняли участие Гриффин, Кристоф и Стив, Гриффин лаконично обрисовал ситуацию: «Или академия, или королевское имя. Выбор за тобой, девочка».
Трое мужчин смотрели на неё и ждали. Бекки молчала. Если бы всё было так просто… Плевать ей на имя. Конечно, АКАДЕМИЯ! Тут и думать нечего! Но как Гриффин не понимает?! У неё никогда не было мамы…
Как раз в то время решался вопрос о её приёме в академию, и момент был критический. Если кто-то узнает, что Бекки – не Бекки, а Глория, неизвестно, как отнесутся в этому члены совета. К тому же…
– Ну, сама подумай! – саркастически улыбнулся Стив. – Королевскому дому нужна наследница. От тебя потребуется не знание математики, а правила этикета.
Бекки представила, как чопорные бонны учат её манерам: «Рука полусогнута, спина прямая, голова наискосок…» И это вместо Лондонского чемпионата, водоворота событий в школе, споров у доски!..
А ещё она пыталась вспомнить лицо той красивой женщины с короной в высокой причёске. Про себя повторяла: «Мама… это моя мама…», но слова оставались словами, не имеющими к ней никакого отношения.
А может, они все ошиблись? Настоящая мама не стала бы дожидаться доказательств…
Ей разрешили подумать до завтра.
А «завтра» Бард пригласил её в «Кривой угол», и завсегдатаи устроили ей овацию! Хозяин вышел из-за стойки и проводил её к почётному столу – самому кривому во всём баре. А Бард с Доном исполнили в её честь куплеты собственного сочинения.
Бард по-прежнему упорно называл её «братишкой», аргументируя это тем, что у него троюродных сестрёнок – ну, кузин этих! – пруд пруди, а вот братишки ни одного!
– Между про-очим, у меня для тебя но-овость, – сказал он, по обыкновению растягивая гласные.
В баре, как всегда, стоял гвалт, так что можно было говорить во весь голос, не опасаясь, что кто-то услышит. Бард приподнял кружку с пивом, помолчал.
– А ты что не пьёшь, братиш?.. – начал он, споткнулся, махнул рукой. – Ах да!.. Эх, брати-ишка-братишка!
– Какая новость-то? – не выдержала Бекки. – Плохая или хорошая?
– Это с какой стороны поглядеть…
Бард грустно улыбнулся:
– Одним словом, мы с тобой, братишка, вроде как… родственники. Дальние. Помнишь портрет моей двоюродной прапрабабушки?
– Из-за которой погиб Румбус?
– Ммм… Можно считать, что так. Но это не важно.
– А что важно? – спросила Бекки, залившись румянцем. Она догадалась, о чём пойдёт речь.
– Никто ж не знал, что знаменитый Кристоф Гриффин – твой отец, – начал издалека Бард. – А раз так, получается, что ты – ну, дочь нашей королевы. Это если верить легенде.
Бекки испуганно помотала головой:
– Мало ли что люди болтают!..
– Мой папаша тоже сначала так думал. Но после кон-фи-ден-циальной беседы с этим… с Томасом Логманом он убедился, что это не легенда. Так и было на самом деле.
– Но доказательств-то нет! – крикнула Бекки шёпотом, нащупав на груди медальон. – И имя…
– Это королевскому дому нужны доказательства. А я просто отыскал на родовом генеалогическом древе (да-да, у нас и такое древо есть, в папашином кабинете – огромное, во всю стену!) свою двоюродную прапрабабку и всех её потомков. Наша королева не совсем уж такая близкая ей родственница, какая-то трою- или четвероюродная то ли правнучка, то ли племянница. Ну а мы с тобой тоже… вроде кузенов.
Бекки тупо смотрела в окно. Ну, вот и всё. И решать ничего не нужно. Отец Барда входит во все эти спонсорские советы. Одного его слова достаточно, чтобы закрыть ей дорогу в академию.
Бард заглянул ей в глаза.
– Ну, чего ты так перепугалась, сестрёнка? – ласково спросил он. – Твои родители – это твоё личное дело. Всё останется по-прежнему. Кстати, папаша редко удостаивает советы своим вниманием. К тому же он – человек либеральных взглядов. Так что…
Бард тряхнул головой, положил на колено гитару и провёл рукой по струнам. Тихо-тихо, только для неё, прошелестели знакомые слова:
Прекрасна…
принцесса…
Глория…
Глава 14
Поцелуй бога
Математик напоминает слепца, который в тёмной комнате ищет чёрную кошку, которой там нет
[17].
А колёсики невидимых часов крутились всё быстрее.
За первой неделей последовала вторая, за второй третья… Не успели оглянуться – апрель за окном!
В апреле провожали Кристофа. На вокзал пришло много народу – бывшие одноклассники, друзья, преподаватели и много молодёжи. Когда объявили посадку, Стив ещё раз перечислил все плюсы жизни в Ньютоне, но Кристоф только смущённо улыбнулся и покачал головой.
Бекки знала всё, что мог бы сказать и не раз повторял в своё оправдание отец: «Математика его давно не интересует…», «В его возрасте от учёного нельзя ждать озарений…», «О формуле он забыл как о кошмарном сне и не хочет ворошить прошлое…».
Стив досадливо хмыкал и переступал с ноги на ногу. В особняке на Университетской его ждали разбросанные по полу черновики и папка с очередным доказательством.
Стиву было двадцать три года, и он был «на взлёте».
Кондуктор проверил билет и обернулся к Бекки.
– Сынишка? – спросил он без интереса. – Похожи…
Кондуктор был нездешний и не узнал победителя недавнего турнира.
Кристоф притянул Бекки к себе.
– Ну что, будем прощаться? Не надолго – до лета. Посмотришь Норвегию, с мальчишками познакомишься, с женой. Пацаны у меня боевые. Маловаты, правда, ну да ничего…
Об этом тоже было сто раз говорено. Бекки знала, что в Норвегии Кристофа ждут жена и двое сыновей, пяти и семи лет. Её сводные братья.
…Раздался пронзительный гудок. Провожающие засуетились, закричали что-то невнятное и бессмысленное. В окне вагона помахал рукой знакомый тёмный силуэт. Кристоф что-то говорил, но звуки разбивались о стекло.
«Не надолго… До лета…» – не услышала, а догадалась Бекки и растерянно кивнула.
* * *
