Он сам не понял, когда этой девочке удалось продраться сквозь толстую хитиновую оболочку его вредного характера и тронуть то, что, как Доминик думал, он в себе уже давно целенаправленно изжил. Наверное, это произошло в тот момент, когда взорвалась та злополучная бомба. И всё-таки это было что-то большее, чем горькое чувство вины.
Скрывать эмоции Каану было не в новинку – Доминик уже привык к этому сверлящему изнутри чувству навязчивого дискомфорта, который стал его второй кожей, но с каждым днём ему становилось всё сложнее отсекать чувства. Он всё больше чувствовал, что устал.
Подполковник был прав, будь он неладен. Только какой в этом толк? Даже в параллельной реальности он был бы совсем не тем человеком, который ей нужен. Эвдонец, изгой, покалеченный войной преступник, весь в шрамах и ожогах, а она… Она вчера поймала ту грязную шавку, за которой несколько недель гонялась охрана. Поймала её и в таз, а потом подняла намыленные уши и говорит: «Доминик, я назвала его Барашек! Смотри, какие у него на ушах завитушки», а собака сидела и преданно смотрела на девочку как на одну-единственную возможную хозяйку, и ни разу даже не тявкнула в знак протеста. Может быть, у Джойс просто такой необычный дар – делать всё вокруг себя добрее? Иногда Доминику было даже любопытно, может быть, она и его вот так вот приручила, просто улыбнувшись, а сам по себе он ничуть не изменился и всё ещё был ничем не лучше той бешеной дворняги?
В последнее время Доминику всё чаще снилось, как он, весь пропитанный кровью, сидит среди поля, усыпанного пеплом, и смотрит, как догорают на самодельном костре останки его командира. Он не оказал ему услугу в виде милосердного выстрела в голову, а привязал к обложенному сухой травой дереву с кляпом во рту и совершил самосуд так, как подсказала его жажда мести. Может, и правильно сделал Нерушимый Генерал, отдав его под трибунал и доведя дело до казни?
Подполковник всегда шутил над тем, как Доминик морщился при виде иголок и всячески сопротивлялся попыткам профессора Аяр лечить его от одуряющей головной боли с помощью инъекций. В его душе всё леденело от ужаса перед новой горячей волной, которая когда-то превращала его в кровожадного монстра. Когда ему вынесли приговор, он умолял судью привести его в исполнение через расстрел, чтобы всё закончилось быстро, но тот, побоявшись выступить против закона о гуманном обращении с заключёнными, отклонил его прошение и назначил казнь через смертельную инъекцию. Те тридцать секунд агонии показались Доминику вечностью, которая в конечном итоге утянула его в непроглядную бездну, наполненную страхом.
Иногда Доминику казалось, что он так и не выбрался из этой тьмы, что он всё ещё там и всё происходящее вокруг нереально.
Когда он уже задремал, в дверь неуверенно постучали.
– Кто? – устало пробубнил Доминик, не поднимая головы с подушки.
– Я войду? – тихо спросила Джойс.
– Я сплю.
Но она вошла и привычно юркнула к капралу на кровать, усевшись поверх одеяла.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Я сплю, – повторил Каан, не оборачиваясь, и подтянул на себя сползшее одеяло.
– Ты не спишь, ты говоришь.
– Что тебе надо?
Джойс нагнулась и отвинтила небольшой болт у себя под коленом. Хромированная пластина её голени отделилась от остальных и открылась. Джойс вынула из ноги небольшую бутылку скотча и закрыла тайник. Из другой ноги она вынула три пачки сигарет.
– Вот.
Она потыкала Каана пальцем в плечо, призывая обернуться.
Доминик продрал заспанные глаза и повернул голову.
– Зайка ты моя хорошая, – заулыбался он и повернулся, обхватив талию девушки рукой. Горбатый нос уютно уткнулся ей в ребро. Джойс положила контрабанду на тумбочку и обняла Каана за плечо. Они пролежали в тишине несколько минут.
– И что вам, мужчинам, нужно? – задумчиво произнесла Джойс, запуская металлические пальцы в кудрявые волосы эвдонца.
– Лично мне нужны только сигареты, – пробухтел ей в ребро мужчина. – Я непривередлив.
– Артур – дурак, – с обидой произнесла девочка.
– Согласен.
– Чего он ждёт? Я сегодня целый день вокруг его кабинета крутилась. И то и сё ему приносила. Бланки, чай, относила в лабораторию анализы, а он хоть бы глаза на меня поднял. Почему он такой дурак?
– Потому что ты ему нравишься.
– Я и тебе нравлюсь, но ты меня не избегаешь.
– Потому что ты мне не нравишься.
– Нет?
– Мне просто нужны твои деньги.
– Ой-ой.
Каан сильнее прижал к себе девушку и поудобнее устроил свою голову у неё на животе.
– Я думаю, он просто боится моей болезни, но это же не повод воротить от меня нос. Я вот тоже, между прочим, напугана, но я же не останавливаюсь. Я андроид меньше, чем наполовину, а значит, во мне всё ещё больше человека. Это же хорошо, да? А Артур делает вид, что я машина уже на все сто процентов. Это нечестно.
– Сама сказала – он дурак.
– Может быть, он боится быть первым? Вот ты боялся когда-нибудь быть у девушки первым?
– Начинается, – пробурчал Доминик, но объятия не ослабил.
– А что мне ещё остается? Я как ни бываю в городе, так все только и смотрят, что на мои железки. Да, там люди непривычные, но на них таращатся даже тут. Будто со мной уже всё кончено. Вот и окажется, что Кайса была права. Суждено мне остаться нецелованной.
– Так ты за этим пришла? За жарким южным поцелуем?
– Вот и нет, – быстро отозвалась Джойс, но потом осеклась и неуверенно добавила: – Да.
– Святой покровитель, дай мне сил… – тяжко выдохнул Каан.
– А что в этом плохого? Мне вот-вот стукнет восемнадцать. Многие в моём возрасте выходят замуж, а я только и хожу на консультации к хирургу, который будет пересаживать мне лёгкие. Где справедливость?
– Вопрос не по адресу. Я не философ.
– А Артур мне нравится. Очень нравится. Почему он боится? Может быть, потому что я ничего не умею? Так где ж мне научиться-то? У всех есть друзья, а у меня с рождения не было никого, кроме мамы и толпы врачей вокруг. Только и делаю, что сдаю анализы. Что это за жизнь? Ничего нормального с самого рождения. Доминик? Домини-и-ик? – Она подёргала притихшего капрала за плечо. – Ты уснул?
– Нет.
– Разве я о многом прошу?
– Иди к Артуру.
– Да ну его.
– Иди, – настоял Доминик.
Вместо этого Джойс сползла вниз и уложила кудрявую головку на подушку напротив капрала.
– Значит, вот как? – открыл он глаза.
– Да, вот так.
– Решила устроить день непослушания? – Доминик опёрся на локоть.
– А вы мне не оставили выбора, капрал.
