– Вы пробили ей диафрагму. У Эрнана всё более обнадеживающе, у Ашантимы тоже, как, впрочем, и у остальных. Вы не могли бы в следующий раз целиться немного лучше? Эти двое, эти и эти, – наблюдатель ткнул в точки на мониторе, – к шести будут как новенькие, но раны Айлы могут не успеть затянуться до первой тренировки, несмотря на реакцию первой категории.
– Такое бывает?
– Бывает. У пограничников. Но, судя по остальным ранам, она всё же ближе к вашей группе, чем к людям М’гату.
– Её забракуют?
– Не думаю, – возразил наблюдатель. – Вопрос в одной ране. У вас были такие же показатели с аналогичным огнестрелом, когда вас привёз подполковник. Остальные её раны уже зажили.
– Почему она не спит? – Доминик приблизился к окну и пристально посмотрел на Айлу. – Ей дали успокоительное?
– Конечно. Возможно, невосприимчивость к определённым компонентам. Такое бывает. Мы можем подобрать ей что-нибудь другое.
– Не надо.
Доминик ещё немного постоял у окна, скрестив руки на груди, и девушка внизу заметила на себе его взгляд. Потом он молча вышел.
Глава 12
Шесть утра настало неожиданно быстро. Едва Айла успела наконец побороть бессонницу, загудела убийственная сирена, похожая на ту, что во время войны предупреждала о начале бомбёжки.
– И вас с добрым утром, паршивцы, – пробубнил сквозь сон Монтонари, продирая заспанные веки. Оглушительный вой закончился, и заменивший его мелодичный женский голос из колонки над дверью пожелал новобранцам доброго утра. В ногах у каждого лежал пакет с одеждой. Люди на койках зашевелились.
«…По правую руку от вас находится дверь в душевые. В пакетах вы найдёте всё, что вам нужно…» Одежда для тренировки: простая чёрная футболка с именами на спинах, спортивные штаны, щётка, кусок мыла.
Душевые оказались тесными, но отдельными и с дверьми на защёлках, так что можно было не стесняться случайно увидеть друг друга совершенно голыми. Эрнан выглядел подавленным, и даже не стал шутить насчёт того, что оказался намного выше промежуточных перегородок между душевыми, и при желании увидеть леванеску голой ему не составило бы никакого труда.
Раны Айлы всё ещё немного кровоточили, хотя сами по себе почти не доставляли дискомфорта. Удивительно. Она хорошенько промыла их мыльной пеной и залепила вложенным в пакет пластырем.
– Шрамы, – раздался грустный голос Шан. Она разглядывала следы от ран на голени. – Шрамы остались. Такие уродливые.
– Ты и в душе их не снимаешь? – хмыкнул Эрнан на её напульсники, невзначай бросив взгляд за перегородку.
– Не смотри! – она быстро прикрыла грудь рукой и брызнула в Эрнана водой.
– Не очень-то и хотелось, – пробурчал он, изучая следы от собственных ран. Это были далеко не первые шрамы на его теле. Он вышел в предбанник в полотенце на бёдрах и встал у длинного, во всю стену, зеркала, у которого над раковиной одна из девушек вытирала пошедшую из носа кровь.
– Откуда это у тебя? – Ашанти завернулась в полотенце и вышла к нему, изумлённо изучая ладную мужскую фигуру, испещрённую, как лунная поверхность, корявыми шрамами от порезов и разрывов.
Эрнан молча провёл рукой по старому шраму от ожога на груди и вышел из душевой.
До первой тренировки оставалось совсем мало времени – новобранцы успели только почистить зубы и переодеться.
– С распущенными волосами ты похожа на русалку, – заметила Ашантима, когда увидела в женской раздевалке, как Айла расчёсывала наспех высушенные волосы, чтобы снова убрать их в пучок.
– Брат тоже так говорил, – ответила Айла, будто устыдившись собственной красоты. – А отец называл меня Мышонком, когда я заплетала их в косу на макушке. Коса у меня тогда была тонкая и висела как мышиный хвост. Всё хочу их обрезать. Они слишком длинные – мешают, вот и убираю их.
– Это будет кощунством. У меня вот терпения хватает отрастить свои только до плеч, а потом хватаюсь за ножницы – и долой, – посетовала леванеска. – Не стриги их, они тебе очень идут.
Когда все новобранцы, отобранные в группу Доминика, а их оказалось восемь, были готовы, за ними зашли незнакомые люди в военной форме.
– Следуйте за нами.
Военные провели их по длинным белым коридорам на цокольный этаж, где они сменились серыми, почти неосвещёнными. Запах лекарств и чистящих средств, который будто въелся в отделанные панелями стены, сменился душным запахом спортивного зала. Охранники вывели их на просторную площадку, и затхлость коридоров сменилась запахом стали, пластика, талька и пота. Вдоль одной из стен тянулись лестницы, вдоль другой стояли манекены в человеческий рост для отработки ударов, рядом громоздились снятые с крючков груши, в углу на треножнике висели гантели: от крошечных, весом до килограмма, до огромных тяжёлых блинов. Посередине стояли беговые дорожки и различные тренажёры для разработки различных групп мышц, а позади них, вокруг небольшой площадки для борьбы лежали маты. На ней уже занимались – группа под командованием лысого подполковника стояла на планке, а куратор отсчитывал время на секундомере.
– Это, кстати, тяжелее, чем кажется, – шепнул Эрнан, указав подбородком на отчаянно потеющих новобранцев.
Доминик уже ждал там, бодрый, будто залил в себя несколько чашек кофе, и Айла ему позавидовала, потому что её саму страшно клонило в сон после почти бессонной ночи. Подтянутую широкоплечую фигуру панцирем наглухо закрывала чёрная военная форма с двумя капральскими треугольниками на погонах, на руки были натянуты перчатки без пальцев, на поясе в ножнах болтался красный «Боуи», ноги скрывались внутри тяжёлых сапог до колен, будто их хозяин готовился к многокилометровому кроссу по лесу. Айла читала, что в их голенище можно спрятать по два ножа, а в наладонники таких перчаток вшивался электрошокер и отвод, чтобы не ударить током и себя, когда вышибаешь дух из противника. От куратора пахло мятным гелем для душа и сигаретами. Точно сигаретами. Значит, ей не показалось. Разве это не нарушение правил?
– Ублюдок! – воскликнул вечно бурчащий менейр Талли, чья жёсткая щетина за ночь успела стать особенно чёрной, и, растолкав рядом стоящих, уже размахнулся огромным кулаком, как вдруг оказался прижатым к стене с заломленной за спину рукой.
– Надеюсь, ты понимаешь, что мне нужна всего одна секунда, чтобы сломать тебе запястье? – тихо прорычал ему на ухо Доминик.
– Пусти… пусти, зараза!
– Для тебя – капрал.
– Пусти, капрал… зараза!
– Тоже принимается.
Он отпустил жертву. Мужчина развернул скрюченную руку и сполз вниз по подпирающей потолок бетонной колонне. Удар лицом о кирпичную кладку оставил на щетинистой челюсти здоровенную ссадину, которая буквально на глазах начала зарастать. Зачинщик подавленного бунта потёр запястье и вернулся на своё место.
