Выждав несколько дней и убедившись, что за домом не следят, Бен скупил кипу газет и обо всем разузнал, а после и вовсе отправился в долину, чтобы увидеть место, которое он якобы сжег. О причинах в газетах не говорили, но Бен не мог не признать, что интерес к дочери графа и найденный на месте происшествия ключ — весомые улики. На месте же стало ясно, что если в доме и жила девушка, то в огне она не погибла — могила графской дочери была пуста.
И тогда Бенедикт стал расспрашивать, искать тех, кто хоть что-то мог знать, но делал это аккуратно, стараясь не привлечь к себе внимание охотившейся на него стражи.
Вскоре быстро и слишком подозрительно умер граф, и это привлекло внимание Бена к графине. О ней разузнать удалось больше, чем о дочери графа. Чем больше мастер выяснял, тем больше уверялся в том, что имеет дело с опасной и самоуверенной особой. Он не мог этого доказать, но заподозрил, что Марвилет — ведьма.
С тех пор все свое время мастер тратил на поиски хоть каких-то сведений о дочери графа, чтобы иметь возможность снять с себя обвинения и разобраться с ведьмой.
— Надеюсь, завтра все станет ясно, — вытянувшись в кресле и покачивая янтарную жидкость в бокале, прошептал Бен. — У меня осталось не так много времени.
Он взглянул на дрожащее пламя в камине, прислушался к начавшемуся за окнами дождю и с горечью подумал о том, что всего через несколько месяцев ему исполнится тридцать лет, и он может не увидеть новую зиму в родовом имении, где снег заметал дома до самых окон, а солнце холодным морозным утром казалось белым и острым, как круглый нож для горячих пирожков с сыром. И Бен не съест свою порцию этих пирожков, которые так славно печет старая кухарка за неделю до Нового года…
— Я должен во всем разобраться, — прошептал Бен, мотнув головой. — У меня еще есть немного времени.
ГЛАВА 12
— Шерлин! — пискнула Лотта и, кажется, толкнула меня пяткой.
Я рывком села и судорожно огляделась, ища то, что настолько перепугало девушку. В прошлый раз она так кричала, увидев посреди кибитки мышь. Мышь оказалась гостьей, из любопытства забравшейся к нам во время одной из полевых ночевок.
— Что? — сонно спросила я, разглядывая нашу кровать и пол в поисках новых гостей.
— Ты! — перепугано воскликнула она и указала на мои руки.
Я непонимающе скосила взгляд и не удержалась от возгласа.
— Святой крендель с маком! — с веселым ужасом воскликнула я, когда прошел первый испуг.
— Что это? — натягивая на себя одеяло, со страхом уточнила Шарлотт.
— А не видно? — мысленно ругая себя за сарказм, спросила я. — Я когти отрастила.
У меня и правда были когти. Самые натуральные, длинные и изогнутые, как у большой кошки, но, что удивительно, изящные и словно выплавленные из чистого золота. Внезапное приобретение никак не изуродовало мои руки, разве что кожа стала плотнее и у ногтей отливала золотом.
— Это то… то… — не в силах вымолвить, шептала Лотта.
— Ага, это подарочек от Марвилет, — выдавила я с раздражением. — Шикарно смотрится. Черт!
Спустив ноги с кровати и убедившись, что на них ногти не изменили форму, хоть и стали золотыми, я всхлипнула и позорно разрыдалась.
— Лина, — простонала Шарлотт, сев ближе и обняв меня. — Я так виновата. Прости меня.
— За что? — удивилась я между всхлипами. — Это ведь не ты меня этим наградила.
— Но эти чары Марвилет готовила для меня! Это я должна была стать такой, — напомнила девушка.
— А я полезла проверять, — со всхлипом отмахнулась я. — Ты тут не причем. Я сама виновата.
— Шерлин, — едва не плача при виде моих слез, простонала девушка.
— Сейчас, сейчас я успокоюсь, — шепнула я. — Подожди немного.
— Хочешь, я узнаю на счет завтрака? — предложила девушка.
— Фрэнк сказал, что выдаст денег, чтобы мы могли перекусить в ближайшей забегаловке, — вздохнула я.
— Ой, точно, мы же в городе! — спохватилась Лотта. — Ты вчера была невероятна!
— Да, а сегодня я, мать ее, женщина-кошка, — выдохнула я и рассмеялась. — Лучше узнать, сколько времени.
— Ага, — кивнула Шарлотт.
Она одевалась, а я думала о том, что не рассказала ей о Бенедикте. Перед выступлением на это не осталось времени, а после… Я увидела его в толпе возле сцены и испугалась на мгновение, а после в меня будто черт вселился, так мне хотелось впечатлить его. И я видела, что он смотрит, разглядывает. И это странным образом придавало сил продолжать, делая даже то, чего я не пробовала на тренировках. Вчера я танцевала для одного человека, хотя и теперь не могла понять, почему мне так уж надо было все это проделывать, но к концу выступления завороженными оказались все зрители.
Фрэнк радовался как ребенок, взвешивая полную монет шляпу, а я внезапно решила, что не хочу рассказывать о маге Шарлотт, хочу хотя бы на один день оставить этого человека лишь себе. Пусть это глупо. Пусть я сама не знаю, зачем мне это нужно, но глядя на мужчину в толпе, мне хотелось забрать этот странный момент себе. Как и взгляд человека, которого я почти не знала.
— Ой, уймись! — с горечью велела я себе, радуясь, что Лотта вышла и не может меня услышать. — Ты же не влюбилась? Ты не можешь! Ты не можешь в кого-либо здесь влюбиться. Ты найдешь решение и вернешься домой! Лина, ты вернешься домой! Тебе не нужны непонятные мужики из какого-то королевства!
Я впилась ногтями-когтями в матрас и вздохнула.
— Тем более, с такими переменами, — довершила я свои причитания, разглядывая свои руки. — Дурочка, да кому ты нужна, если то и дело у тебя светятся глаза и за ночь отрастают когти?
Стоило бы поплакать, но шок прошел, и ко мне вернулась моя всегдашняя решительность.
— Ничего. Ничего, я правлюсь, — прошептала я. — Все будет хорошо.
Через несколько минут когти сами собой стали меняться, терять форму и цвет, постепенно превращаясь в мои обычные аккуратные ноготочки.
— Я точно справлюсь, — выдохнула я, когда обратная трансформация завершилась.
* * *
Через несколько часов, переодевшись и наскоро перекусив, я вошла в кафе, где меня уже ждал маг с таким невозмутимым видом, словно не было ни вчерашнего выступления, мысли о котором не давали мне покоя, ни утренней истерики, ни неловкого вранья, когда я делала все, чтобы не сообщить Лотте истинную причину моего ухода. Оставалось лишь верить, что актриса из меня хотя бы средненькая, и Шарлотт не поймет, какую дикую вину я перед ней ощущаю.
За вечер, ночь и утро я смогла все обдумать и теперь была полностью готова к разговору с мастером, хотя то и дело приходилось заставлять себя не думать о том, что я вытворяла на сцене, и о том, что Бенедикт все видел. Не думать о том, как он на меня смотрел.
