Она достаёт белый платок и оттирает засохшую кровь, а он не сопротивляется. Она высказывает ему ворчливо что-то, но, как я ни напрягаюсь, не могу уловить их разговор. А Лерран – этот надменный, холодный гад – улыбается. Совершенно ошалелой счастливой улыбкой.
Может, не всё так безнадежно? – мелькает вдруг в голове мысль. – Может, иногда мы сами строим барьеры, которые потом пытаемся перепрыгнуть?.. Я оборачиваюсь и смотрю на Геллана. Встречаю его взгляд. Он делает шаг мне навстречу, и его пальцы стирают слёзы с моих щёк. Чёрт, кажется, я снова расплакалась…
Глава 36
Дара
Больше мы с места не тронулись. Решили отдохнуть и заночевать, чтобы с утра отправиться дальше.
– До Спирейта рукой подать, но лучше не ехать ночью. Дороги обледенели и опасны. Можем и сами не добраться, и лошадей покалечить, – Леванна Джи словно уговаривала, хотя и так все понимали: усталость после чистки снежных завалов, ослабленные Лерран и Мила – чем не повод отдохнуть? Проводница всё так же отводила глаза и напряжённо прислушивалась к чему-то. Позже за таким же занятием я поймала и Геллана. Он не стал оправдываться.
– На такое расстояние я не могу чётко улавливать звуки, – просто объяснил он мне, придержав ладонью мою руку: я собиралась возмущаться, но его горячие пальцы выбили почву из-под ног. Ещё немного – и он догадается, что может мною манипулировать. – Но там, в Спирейте, неспокойно. Насколько – не понять. Возможно, Леванна чувствует больше, и не просто на уровне слуха. Возможно, у неё есть чутьё какое-то – не расспросишь же.
– Почему не расспросишь? – всё же попыталась повредничать я. – Что за нежности такие?
– Если бы она хотела, то давно рассказала бы сама, – он смотрит мне в глаза, и сердце делает кувырок в груди.
– Слишком ты щепетильный, – бубню, не желая останавливаться. – Прижали бы её, рассказала бы всё, что знает. Подозрительно это, понимаешь?
– Доверься мне, Дара, – просит он проникновенно, и после этих его слов язык прилипает к нёбу. Святой Геллан, великий проповедник Зеосса. Что он там говорил о Барке? Да ему самому впору ходить и вещать – и будут верить его словам, как божественному провидению.
Ночью мне почти не спалось. Стоило закрыть глаза – и начинала вертеться какая-то чехарда. Я поднимала голову, вслушивалась в дыхание Милы, на какое-то время успокаивалась: после того, как Лерран поделился с нею энергией, кризис миновал. Об этом клятвенно заверяли в два голоса Иранна и Росса, поддакивала тихая Инда, но я никак не могла успокоиться.
Мы могли её потерять. Я ни в чём не могла упрекнуть Кудряну, но мать Ренна и Рины была для меня почти чужой, незнакомой тёткой, а Мила стала почти сестрой. Умом я понимала, почему девчонка выплеснулась, а сердце не хотело соглашаться.
В конце концов, прислушиваясь к шорохам за плотными стенками фургона, я сдалась. Встала, пошевелила угли в жаровне, что обогревала фургон, и прокралась наружу. Ступала почти неслышно, гордясь тем, что Зеосс и меня кое-чему научил. Правда, особо я не обольщалась: все эти видящие и слышащие вокруг без труда вычисляли самонадеянную девчонку из другого мира.
Что-то странное творилось в белой тишине. Я слышала шорохи – неясные, но какие-то зловещие: волоски на руках встали дыбом и я, затаив дыхание, медленно двинулась вперёд. Неподалёку от возов мелькнула тень – неспешная, странноватая. Зверёк с длинным пушистым хвостом. Я сделала стойку, прислушиваясь и присматриваясь.
За всё время путешествия звери встречались нам редко. Не знаю, с чем это связано. Может, с зимой, а может, привыкли они тут прятаться – как-то не находилось желания спрашивать. Не интересовал меня подобный вопрос. А тут вот – здрасьте-пожалуйста – крадётся кто-то мохнатый в ночи.
Я уже было собралась подойти поближе, как широкая ладонь закрыла мне рот. От ужаса я даже пискнуть не успела, хотя в груди родился вскрик. Сердце зашкалило, забилось глухо. И я наконец-то поняла, что значит выражение «ноги стали ватными» – отнялись буквально, как только не рухнула тут же, прямо в снег.
– Тише, Дара, – еле слышный шёпот в ухо. И ладонь медленно начинает расслабляться. – Не спугни.
Боюсь пошевелиться. Понимаю: это кто-то из наших, но не Геллан. Его я узнала бы с закрытыми глазами. Человек за спиной делает неслышный шаг в сторону. Раграсс. Только мохнатки могут двигаться вот так – плавно и бесшумно.
Неожиданно над головой рвётся гневный клекот – и вспыхивает красное марево. Я таки вскрикиваю и от неожиданности падаю на пятую точку, заворожено уставившись в пылающее небо.
– Тинай! – высказываю негодование огненной птице и с досадой бью кулаком в снег. Пока я приходила в себя, Раграсс оказался у возов. В пламенном свете хищно сверкнули его клыки. В руке он держал за шкирку животное и торжествующе потрясал пушистым трофеем.
– Попался, вор!
Животное крутилось, скалило в ответ клыки, потявкивало, пыталось вывернуться и тяпнуть Раграсса за руку. Прикольная мордочка, лапки с растопыренными пальчиками. Енот. Мне стало невероятно жалко его.
– Отпусти, ну что ты, в самом деле, – попросила мохнатку, но тот лишь головой покачал:
– Ты не понимаешь, Дара.
– Тогда объясни, – вскипела в момент. Любят они, эти зеоссцы, туману напустить.
Тинай опустился на снег, чистил клювом перья, делая вид, что его вся эта возня не касается. На шум сбежались почти все. Раграсс оглядел толпу и скривил рот в алчной усмешке.
– А теперь смотри внимательно, Дара. И он снова обвёл глазами наш всклокоченный от сна отряд. Я напряглась. Начала считать. Сбилась. Растерялась. Посмотрела на Геллана. Тот стоял с каменным лицом – никаких эмоций.
– Отпусти её, – сделала шаг вперёд Кудряна. – Она… не специально.
– Ну да. Ворует неосознанно. Во сне. Спит и зубами щёлкает. Но не от голода, заметь, а от бессилия. Ибо крала не потому, что куска хлеба ей не хватает, а потому, что хотела украсть и утаить. А потом унести с собой.
Мне стало нехорошо. Тугой ком застрял в горле – и ни туда, ни сюда. Юла – а это была она, сейчас я это понимала – висела в сильной руке Раграсса. Затравленная мордочка, безвольные задние лапки, пушистый хвост.
– Отпусти, – попросила я и протянула руки. Раграсс не собирался мне потакать, но рядом встал Геллан. Наверное, он посмотрел на мохнатку своим особенным взглядом. Раграсс сплюнул в сердцах и почти швырнул бедного зверька на землю. Я успела его подхватить. Прижала к груди и заглянула в глаза, полные такой боли, что горло свело окончательно.
– Не бойся, – погладила по пушистой мордочке, разглаживая мягкие бакенбарды. – Не бойся, ладно? Он ничего тебе не сделает.
Я осторожно опустила енота на снег. Зверёк припал к земле, распластался всей тушкой, а через минуту вместо него появилась голая Юла. Вездесущая Росса тут же накинула на неё одеяло.
