Фаина подумала минуточку, а потом сказала, что поможет Нине Григорьевне, чем сможет.
Что пускай Нина Григорьевна через два дня придет в беседку часа в три.
* * *
И вот Фаина пришла в свою комнату и начала думать и складывать у себя в голове, чтоб там получилось хоть что.
Фаина хотела сложить и получить у себя в голове про Нину Григорьевну с Таисочкой, про свою кровь с молоком на чистом сливочном масле, а там не складывалось и тем более не получалось.
В фаинской голове стало тесно. Там уже и так было тесно. Там уже сидели все на свете кто где, ручки на коленках, и в голос говорили каждый про свое.
Мама про то, Новиков про сё, Серковский про это.
И Елизавета говорила, и Марина, и Пилипейка, и Одарка, и Галина с Герасимуком, и Боровикова с Лесовской, и Петр с Марксом, и муха с мухой, и чистое сливочное масло с чистым сливочным маслом, и бумажки-веревочки с всякими щелями, и зайчик с попугайчиком.
И Карилопсис говорил со всем на свете пахучим.
Куры говорили с курями про человеческие петельки-крючочки.
Тут еще карандашик взял и начал говорить про прах к праху.
Карандашик начал говорить, а сам начал колоть все стороны света фаинской головы.
И до того фаинской голове стало колко, что фаинская голова тихонечко развязала какой-то на свете узелок и тихонечко сказала «Оп!».
Фаина не подумала, что поперхнулась, потому что как раз вспомнила про бородатую женщину Занзизу.
Фаине начало вспоминаться, чтó в разрезанном фаинском животе прочиталось по крючочкам и петелькам такое-то и такое-то.
И вот такое-то как раз дошло до такого-го крючочка и остановилось.
Фаина была хоть и дурочка, а не дурочка. Дурочка б пошла к Михайлинскому и попросила себе еще один беспамятный сон.
А Фаина понимала, что сильно важный сон дается человеку один раз и прочитать его нужно так, чтоб.
Другая б дурочка взяла ножик и сама себя разрезала, чтоб дочитать до сильно нужного, и тем более дальше.
А Фаина подумала, что человеку самому без Занзизы ножиком резаться не дано.
Что самому можно зацепить за петельку или за крючочек, тогда сильно важное прочитается не так. Что не в беспамятном сне человеку не дано хорошо прочитать в своих кишках сильно важное.
* * *
Фаина перестала складывать другое с другим, взяла у кухарки бидончик и пошла, куда пошлось.
Пошлось Фаине в комнату с кишками под бумажками.
Фаина постояла посредине, посмотрела на все углы.
В углу, который по счету был третий, угла не было, а была докторская ширмочка.
Фаина сдвинула ширмочку в сторону.
За ширмочкой угла тоже не было, а наскоски была дверка под рост большой собаки.
Фаина начала искать, где у дверки ручка, а ручки не было.
И замочка тоже не было.
Фаина толкнула дверку, и дверка открылась и не закрылась сама. У дверки как раз получилось хорошо, потому что в кладовке ничего никому не светило.
Посередине кладовки на столе вроде мертвецкого стоял ящик, накрытый чистенькой простынкой.
Фаина сняла простынку, сложила уголочек к уголочку и положила в сторонке на пол.
Ящик был сделан из сильно толстого стекла.
Фаинские глаза видели плохо. Фаина подумала, что в ящик напихались распущенные клубки из пушистых ниток шерсти, которые еще все взяли и заузлились.
Когда Фаина была маленькая, у Фаины руки тянулись захватить кончик ниточки на катушке или в клубке и потянуть со всей силы.
Мать ругала дочечку, потому что потянутые нитки сильно узлились и не давались кругленько смотаться назад.
Фаина поставила бидончик на пол и начала трогать ящичные строны с углами. Стороны сильно держались друг за друга и за углы замазкой.
Замазка была сильно похожая на замазку из окна, в котором жила неумирущая муха.
Фаина на всякий случай тихонечко постучала кулачком по стеклу, которое было у ящика вроде потолка, тем более мухе дано жить и на потолке тоже.
Муха молчала.
Фаина застучала по всему другому ящичному.
Муха молчала.
Фаина взяла и застучала бидончиком по всем сторонам с углами ящичного темного света.
Стекло отдавало стýкотом.
Замазка отдавала малюсенькими кусочками.
Потом с одного угла закапало.
Фаина подставила бидончик, чтоб муха не упала на пол и не разбилась на малюсенькие кусочки.
Потом с угла полилось вроде из душа в водолечебнице, только коричневое с вонючим и тягучее с хватучим.
Про хватучее Фаина сразу поняла, что это Любочка с Любочкиными петельками, крючочками, узелочками и всем на свете — хоть кругленьким, хоть остреньким.
Фаина подумала, что ящичные ниточки назад никто не смотает ни к следующей Пасхе, ни к какой.
Что это и написалось, и прочиталось в фаинском животе. Хоть зачем же такое было и писать, и тем более читать. Аминь.
Фаина захотела вспомнить, может, поэт Пушкин давно посоветовал что-то насчет чего-то. А не вспомнила.
Фаина вспомнила только, что поэт Пушкин тихонечко посоветовал папе и деточкам не тянуть нитяную сеточку в узелочках ни за что на свете.
