Скок-поскок с банковской бумаги на боевичкину и обратно тоже скок-поскок.
В одной бумаге жизнь для Петра, в другой бумаге смерть для Фаины.
И как же одно с другим хорошо складывается!
И похоронят Фаину как безродную боевичку.
А законную Фаину никто искать не будет.
А и будет, так не найдет.
Петр хоть и притрушивал людей вонючим-едучим, по своему характеру был не злой. По своему характеру Петр бы как-нибудь извернулся и отпустил Фаину жить дальше. Но Петр хотел, чтоб Фаина в будущем не мучилась из-за Корилопсиса. Грек есть грек.
* * *
Работники царизма сложили у себя в голове, и у работников там получилось, что надо дать Петру пойти с «бульдогами» по всем веревочкам, что царизм всегда успеет взять эти все веревочки и тихонечко чикнуть вместе с петровской головой.
* * *
А Фаина что?
А Фаина ничего.
У Фаины в жизни получилась отсрочка на шесть месяцев.
Петр уже понял про фаинскую голову, что там все на свете может перемешаться вроде борща на чистом сливочном масле и лучше до такого не допускать. Петр подумал, что раз такое дело, фаинской голове будет лучше с занятыми руками.
Петр мог бы и не трудить фаинские руки, а сам своими руками положить туда хорошую копеечку. У Петра на сдачу с большого дела имелась закопанная в тихом месте торбочка с золотыми червонцами — десять замацанных и двадцать новеньких. Незакопанное у Петра тоже имелось. Тем более Петр получал еще от царизма по тридцать рублей в месяц и от завода сколько-то, хоть и самую чуточку, потому что капитал сильно экономил на пролетариате.
Петр по своему характеру был не жадный на деньги для женщин с девушками. Тем более по своему опыту Петр уже давно знал, что нет на всем свете таких женщин с девушками, которым не дано разреза между грудями и прочее, что надо только хорошо прицениться и дать нужную цену. Но Фаина для Петра была не женщина с девушкой, а муха, которую Петр прихлопнет своей рукой в хорошую минуточку, а сам вылетит в форточку на свежий воздух и с капиталом. Тем более по своему опыту Петр уже давно знал, что нельзя перемешивать муху хоть с чем.
* * *
И вот Петр сказал Фаине, что теперь она будет работать. Что для фабрики Фаина не подходит, а для надомной работы сильно подходит. Что завтра с утра Петр принесет Фаине вещи на порку, что Фаина будет на подхвате у портного-лицовщика.
Фаина взяла и начала пороть на все стороны света.
* * *
С субботы на воскресенье Фаине заснился сон, как Маркс тихонечко зовет из фаинской головы крупные, которые сдача с капитала, выйти к нему на часочек.
* * *
Потом все шло как шлось.
Петр писал доклады царизму.
Царизм лютовал.
А Фаина что?
Фаина ничего.
Фаина порола все на все на свете стороны.
* * *
И вот настал 1903 год, а шесть месяцев еще не настали.
Фаина сказала Петру, что, может, Петр пристроит Фаину к революции, чтоб поскорей поехать к Корилопсису.
Петр подумал и сказал, что хорошо бы еще приналечь на фаинскую голову.
Петр сказал Фаине, что пускай Фаина днем порет, а вечером Петр будет учить Фаину тайному скорому письму.
Фаина спросила, зачем это.
Петр сказал, это для того, чтоб, когда настанет время борьбы, Фаина не сидела сложивши руки, а все на свете скоренько записывала для поколений.
И начались у Фаины крючочки с петельками.
Фаина крючочки с петельками в своей жизни уже видела. Видела там, где пуговички, кнопочки, ленточки, бантики, кантики и похожие женские заблуждения. А по лицовке Фаина уже столько поотпарывала крючочков со всем на свете со всего на свете, что Фаине снилось, как Маркс считает споротое и сбивается.
Фаина жалела Маркса и советовала зря не трудиться.
Но Маркс есть Маркс.
Петровские крючочки с петельками были другие.
Учение пошло у Фаины хорошо. Через месяц Фаина уже бежала в письме впереди Петра.
Интересно, что если б Фаина никогда не узнала про тайное письмо, она б никогда правильно не поняла про курячие кишки.
Раньше Фаина поняла про курячие кишки, что курячие кишки красивые из-за цветов, в которые Бог их взял и покрасил. Что кишками Бог взял и написал у курей в животах петельки и крючочки, Фаина тогда правильно не поняла.
Теперь Фаина сложила у себя в голове одно с другим, и у Фаины там получилось, что Бог написал сильно тайное в курячих животах, чтоб кто попало не прочитал. И вот Бог послал Фаине руку с тайными петельками и крючочками, чтоб Фаина стала не кто попало.
Фаина хотела спросить у Петра, или Петр уже прочитал в животах у курей важное для всего на свете.
Потом Фаина подумала, что если б человеку было дано признаваться в таком другому человеку, так Петр бы Фаине уже признался. Потому что человеку не дано держаться больше трех дней. Про три дня Фаине давно рассказала фельдшерица, когда рассказывала про клизму.
Потом Фаина подумала, что Петр Фаину испытывает, или Фаина не загордится.
Еще Фаина подумала, что надо тихонечко ждать, когда Бог даст Фаине курицу с важными для всего на свете кишками.
* * *
И вот настал темный вечер перед самым днем конца серковских месяцев — десять часов.
Петр пришел к Фаине и сказал, что сию минуточку поведет Фаину на станцию и посадит в поезд поехать навек к Корилопсису.
Фаина спросила у Петра насчет сдачи с капитала, которая как раз будет хорошо Фаине с Корилопсисом для радостного утра.
Петр сказал, что а как же, что пускай Фаина не беспокоится, что Петр на станции и даст две по пятьсот, тем более с переливом для радостного утра.
Еще Петр сказал, чтоб Фаина с собой ничего не брала, что на месте начнется у Фаины новая жизнь со всем на свете.
Фаина от радости ничего больше не спросила.
Петр ничего больше не сказал, а пошел ждать Фаину на улицу.
Фаина скоренько одела черную шерстяную юбку, белую блузку со стоячим воротничком с прошвой, голубую бархатную жакетку и туфли некрашеной свинячей кожи. На голову Фаина завязала розовую шелковую косынку, а в руки взяла пустой кружевной ридикюльчик цветом под мокрую землю.
На свою шею Фаина повесила малюсенькую торбочку, в которую уже давно положились два рубля мелкими. Фаина сказала зайчику с попугайчиком, чтоб оба залезли в торбочку и тихонечко сели на полкопейках справа налево.
* * *
