Твоя мама здесь. Все в порядке.
То же самое она говорила тем вечером, когда я рассказала ей про Гейба. Я сломалась и пришла к ней в кабинет, чувствуя себя последним человеком на земле. Я думала, что именно это опрокинуло все костяшки домино, что этого не случилось бы, если бы она не использовала меня.
Теперь же я не уверена.
Похоже, наши мысли сходятся, потому что мама отстраняется и качает головой.
– Можешь не рассказывать, – тихо говорит она, и это похоже на отпущение грехов. – Можем просто посидеть здесь. Можешь не рассказывать.
И мы, две представительницы семейства Барлоу, просто сидим на полу возле ванны, на прохладной и чистой плитке. Слезы наконец высыхают. Никто из нас не произносит ни слова.
День 88
Грустная и вялая, спускаюсь на пробежку следующим утром. Туман клубится над озером, словно облака. Едва успеваю выйти за дверь, как уже замерзаю.
В этот раз не яйца покрывают мамин дом, липкие и мерзкие. А туалетная бумага.
Туалетная бумага, которая вымокла за ночь.
Сажусь на лужайку, заметив ее: рулоны супервпитывающей двухслойной бумаги промокли и комками липнут к черепице, ставням и витиеватому орнаменту. Она засоряет все водостоки. Свисает с деревьев.
– Ну-у, – говорит мама, попивая кофе; она вышла, услышав в открытое окно мой смех, безумный хохот, который не похож на мой обычный. Я всхлипываю разок, когда она выходит за порог, чтобы осмотреться, и беру себя в руки. Мокрая трава намочила все шорты. – Мы должны дать ей очки за постоянство.
– Мам, – огрызаюсь я, и в этот раз она смягчается. Протягивает мне руку, чтобы помочь подняться. – Можешь позвонить Алексу, – говорю ей. – В этот раз можешь вызвать его. Я сдаюсь.
Мама с сочувствием смотрит на меня, ее тонкие руки оказываются на удивление сильными.
– Знаешь, что приходится решать, когда пишешь книги? – спрашивает она, когда я поднимаюсь. Мокрая трава прилипла к ногам.
– Превратить сексуальную жизнь дочки в бестселлер или нет? – отвечаю я. Это своего рода рефлекс, но уже остаточный, и мама это понимает. Закатывает глаза, но по-доброму, все еще держа меня за руки.
– Какие романы обрубить в конце, Молли, – говорит она мне. – А какие оставить с открытой концовкой.
Я смотрю на нее, на эту женщину, которая выбрала меня восемнадцать лет назад. Которая воспитывала меня, сломала и только что подняла с земли.
– Можно я задам тебе вопрос? – начинаю я, чувствуя себя глупо и смущенно, но еще как будто ее ответ – жизненно важная информация, которую мне стоило узнать задолго до сегодняшнего дня. – Какие у тебя любимые цветы?
Мама удивлена – наверное, моим вопросом или, возможно, тем, что я этим интересуюсь.
– Лилии, наверное. Мне нравятся лилии.
Я киваю.
– Лилии, – повторяю я, словно никогда не слышала этого слова. – Хорошо.
День 89
Утром нахожу Тесс на улице, поливающую шезлонги, которые выстроились на солнце вдоль бассейна, словно солдаты. Приходится заставить себя спуститься с крыльца. Вблизи она выглядит ужасно: лицо опухло, блестит от слез, на щеке выскочил прыщ. Ее волосы распущены и грязные. Я, наверное, выгляжу еще хуже.
– Привет, – говорю я, неловко махнув рукой, как будто сейчас снова начало лета, а она – незнакомка, которую я боюсь. Или словно я – незнакомка, которую она, возможно, ненавидит. – Можно с тобой поговорить?
Я не ошиблась: Тесс смотрит на меня, по опухшему перекошенному лицу проскальзывает удивление.
– Нет, – отвечает она.
– Тесс…
– Не надо, Молли, – перебивает она и качает головой. Тянет шланг по цементу и начинает сматывать его. – Правда. Я не хочу это слышать, не могу.
– Мне так жаль, – все равно пытаюсь я. – Тесс, серьезно, пожалуйста, выслушай меня…
– Нет, это ты меня выслушай! – взрывается она. Я впервые за все лето слышу, чтобы она повысила голос. – Я была добра к тебе, когда все отвернулись, понимаешь? Мне говорили остерегаться тебя, но ты мне понравилась, поэтому я наплевала на все. – Она качает головой, в глазах стоят слезы. Я чувствую себя самым худшим человеком на земле. – Вот почему ты со мной подружилась? – спрашивает она высоким и хриплым голосом. – Чтобы, типа, подставить?
– Нет! – восклицаю я. – Нет, клянусь. Ты тоже мне сразу понравилась. Ты все лето была мне хорошей подругой, и я…
– Решила отплатить мне, забавляясь с моим парнем? – спрашивает она.
– Я… – Беспомощно замолкаю и оглядываюсь проверить, не слышал ли кто ее слова, как сделала в первый раз, когда обнаружила записку Джулии на машине. Я стыжусь себя, это правда. И нет прощения тому, как я поступила с Тесс.
– Пожалуйста, уходи, – просит Тесс, безуспешно стараясь распутать упрямую петлю на шланге. – Серьезно. Просто… если ты хочешь сделать хоть что-то в своей жизни не для себя. Правда. Пожалуйста, уходи.
В июне я смотрела документальный фильм про сердца-призраки, которые готовят для трансплантации, убрав все клетки, пока не остается лишь соединительная ткань, пустая, белая и бескровная. Не знаю, почему сейчас думаю об этом.
– Конечно, – наконец говорю я и киваю. Разворачиваюсь и ухожу от нее.
День 90
Сижу на кровати, обхватив прижатые к груди колени, и смотрю документальный фильм про Мэри Шелли, которая годами после смерти мужа хранила его сердце в ящике стола. Немного плачу. И прячусь.
День 91
От Гейба и Патрика ни слова не слышно – я и не ждала, но маленькая часть меня все еще надеется, что Гейб ответит на одно из тысячи сообщений, в которых я просила у него прощения. Я звонила, но он не ответил. Прошлым вечером я собрала всю волю в кулак и поехала к Райану, где он сейчас жил, по словам Имоджен, но никто не открыл мне дверь, хотя его универсал был припаркован на полянке. Я сидела там несколько часов, в холоде и темноте, в ожидании, но он не вышел. Теперь я пишу его имя в поиске на Фейсбуке и смотрю на его загорелое улыбающееся лицо.
Пока здесь, добавляю в друзья Рошин, затем целый час просматриваю ее фотоальбомы. «У Рейзин довольно сексуальный парень!» — написала бы я Тесс, знай я, что она когда-нибудь снова захочет со мной общаться. Вместо этого продолжаю щелкать: Рошин и ее команда по софтболу в Саванне, Рошин в платье на выпускном. Она выглядит воспитанной, популярной, милой и дружелюбной.
На ее месте я бы не захотела иметь со мной ничего общего.
День 92
Следующим утром вытаскиваю себя на пробежку. К счастью, у озера никого нет. Дует прохладный ветерок, кажется, первый за все это лето – напоминание, что приближается осень. Огибаю скопление деревьев и резко останавливаюсь – в мою сторону движется «Бронко», сверкая на солнце.
