– Тебе понравилось? – спрашивает меня Джулия, кинув тертую морковь в миску и выгнув брови. – Я имею в виду частную школу.
Все еще не могу поверить, что она так со мной разговаривает, почти точно так же, как раньше. Сколько часов мы провели на этой кухне до того, как весь мир оказался в огне?
– Слушай, Джулс, – наконец говорю ей, открыв холодильник в сотый раз и вынимая с полки на двери заправку для салата. – Я никому не расскажу про тебя и Элизабет, понятно? Клянусь.
– Хорошо, – беззлобно смотрит на меня Джулия. – И?
– И не надо быть со мной милой, окей? Если ты ведешь так себя ради этого. В смысле, если ты больше не будешь царапать ключом мою машину, было бы потрясающе, но… Я не… – Замолкаю, в груди вздымаются, словно волны, накопленные за год одиночество и унижение. – Я не знаю, что ты делаешь.
Джулия пожимает плечами, заходит за стойку и достает из миски кусок помидора.
– Честно говоря, я тоже не знаю, что делаю, – признается она. – В смысле, да, отчасти это из-за Элизабет. Слушай. Молли, после того, что ты сделала с моей семьей, мне хочется разодрать тебе лицо. И, прежде всего, это я тебя во все втянула, и… – Она замолкает, на секунду сосредоточившись на точке вдали. Интересно, вспоминает, как и я, про Барби и догонялки, которые заполняли наши дни в детстве до того, как мы стали с Патриком парой? А затем качает головой. – Совершенно очевидно, что Гейб запал на тебя. – И добавляет через мгновение: – Прости за машину.
Тихонько смеюсь, мотая головой, – хоть что-то. Я так устала от войны.
– И что это значит? – спрашиваю я, осторожно выставляя бутылочки на разделочный стол. – Мы как, снова дружим или нет?
Джулия смотрит на меня с другого конца кухни и откусывает морковку.
– Ни за что, – сообщает она и улыбается.
Патрик опаздывает на ужин, и я этому рада – меньше всего мне хочется сидеть за столом напротив него и притворяться, что между нами ничего нет. Я пыталась забыть о том, что случилось на дне рождения Имоджен. Пыталась вообще не думать о Патрике. Надо было его остановить – конечно, надо было его остановить, верно? Что это говорит обо мне? Смотрю на Джулию, которая тянется за добавкой, и вспоминаю надпись розовым маркером: грязная шлюха.
Гейб передает мне кусок чесночного хлеба. Конни делает глоток вина.
Когда я целую Гейба на ночь и иду на подъездную дорожку к своей припаркованной машине, уже поздно. Слышится неизменное пение сверчков и чавканье земли под ногами. Роюсь в сумочке в поисках ключей и замечаю свет в сарае – предательское желтое свечение фонаря для кемпинга.
Хочу сесть в машину и уехать в темноту. Но делаю вдох и пересекаю двор.
Конечно, на потрепанном, пораженном плесенью диване, который Конни грозилась выкинуть после смерти Чака, но так и не сделала этого, и на котором мы в детстве скакали, сидит Патрик. На нем джинсы и толстовка – здесь прохладно, воздух влажный, пахнет мокрыми листьями, пол весь в грязи. Услышав меня, он поднимает голову. В его руке толстая книга в мягкой обложке.
Я действительно была рада, что его не было за ужином. Но часть меня немного разочарована.
– Когда ты вернулся домой? – спрашиваю его, застыв на пороге. Ночной ветерок легко задувает, по рукам и ногам ползут мурашки, все нервные окончания встали по стойке смирно. Я специально держусь на расстоянии и скрещиваю руки, как щит.
Патрик пожимает плечами.
– Совсем недавно.
– Не хотел заходить?
– Не очень, – говорит он.
– Хорошо, – выдыхаю я. Не знаю, чего вообще хочу добиться от него – мы договорились быть друзьями, но этого не будет. Я понятия не имею, кто мы друг другу.
– Что читаешь? – спрашиваю я, показывая на книгу, которую он закрыл, засунув между страниц указательный палец. Патрик поднимает ее – вижу от двери, что это Стивен Кинг. «Противостояние». – О чем она? – спрашиваю я.
– О конце света, – отвечает Патрик.
Мои губы кривятся.
– Как в тему.
– Ага. – Патрик пододвигается, чтобы освободить для меня место на диване в клеточку. И я, вопреки здравому смыслу, пересекаю сарай и присаживаюсь на подлокотник. Мои ноги в ботинках оказываются рядом с бедром Патрика. Он смотрит на меня и так сильно выгибает бровь, что я смеюсь.
– Тсс, – тихо говорит он, но обхватывает меня за лодыжку и тянет вниз, и вот я сижу рядом с ним, колени согнуты и касаются его бедра. – Привет.
– Привет. – Выдыхаю. – Так больше не может продолжаться.
– Не может, согласен, – говорит Патрик, и это даже не вопрос. Его серые глаза сосредоточены на моих.
– Нет, – настаиваю я, качая головой. – Патрик…
– Он только что поцеловал тебя на ночь? – перебивает он меня. – Мой брат?
Мои глаза округляются.
– А тебе какое дело?
– Потому что я хочу знать.
– Очень плохо, – тут же говорю я, это за рамками дозволенного, даже учитывая то, что происходит между мной и Патриком. Просто за рамками дозволенного. Встаю с дивана, но Патрик останавливает меня, схватив за запястье.
– Подожди, – говорит он так искренне, что я останавливаюсь и смотрю на него. – Извини, – продолжает он. – Ты права: нельзя было это говорить. Извини.
Качаю головой, но позволяю ему затянуть меня на диван и сажусь, подогнув под себя ногу.
– Я серьезно, – тихо говорю ему. – Мы должны остановиться.
Патрик кивает и ничего не говорит. Играет с ниточкой на спинке дивана.
– Меня осенью пригласили в еще один проект, – тихо сообщает он мне. – Наподобие Outward Bound
[7], в Мичигане. Рейнджерство, пробежки-экскурсии по парку. – Он пожимает плечами. – Своеобразный академический отпуск, если оценки не супер.
– У тебя хорошие оценки, – автоматически говорю я.
Патрик качает головой.
– Не в этом году.
– Мне жаль. – Вспоминаю, что рассказала мне об их планах на будущее Тесс, когда сообщила, что они сошлись. – Ты говорил Тесс? – спрашиваю я. – Что поедешь?
– Нет.
– Почему?
Патрик вскидывает голову и смотрит мне в глаза.
– Потому что хотел сказать тебе, – отвечает он. Не знаю, кто из нас первым подается вперед.
Этот поцелуй совсем не похож на тот у дерева, на отчаянное царапание – он медленный и сдержанный. Длинные ресницы Патрика касаются моих щек. Я издаю тихий стон.
– Тс-с, – снова говорит он, его теплые руки пробираются под мою футболку и обводят эластичную резинку моего бюстгальтера. Я дрожу. А потом наконец отстраняюсь.
