Патрик качает головой, выражение его лица говорит: «Это очевидный вопрос и нереально сложный», будто даже если спрошу, то все равно не получу ответа.
– Почему? – Чувствую, как ночь давит на меня, слышу тихое жужжание комаров и уханье совы вдалеке. – Просто я была с ней, она…
– Ты была с ней? – спрашивает Патрик, выпучив глаза. – Почему?
– Потому что мы дружим! – выдаю я, скрестив руки на груди. – Знаю, ты меня ненавидишь и все такое, но мне все еще позволено заводить друзей.
Хотя я их не заслуживаю, напоминает резкий голос в моей голове. Посмотри, где я сейчас нахожусь.
– Ты знаешь, что я… – Патрик смотрит на меня так, будто я ненормальная. – Ты действительно так думаешь? Что я тебя ненавижу? И какого черта тогда я зову тебя к себе посреди ночи, почему расстаюсь со своей чертовой девушкой, если ненавижу тебя, Молс?
Я пугаюсь, тело словно бьет током. Он только что сказал…
– Потому что… – замолкаю и пытаюсь снова. Его лицо вдруг оказывается очень, очень близко. – Потому что…
И тут Патрик меня целует.
Сначала поцелуй неуклюжий, его лицо прижимается к моему так сильно и неожиданно, что я чуть не валюсь назад. Чувствую вкус крови и не могу понять, его или своей. Патрик раньше стеснялся целоваться, вел себя скромно и нерешительно, словно боялся, что сломает меня, если сожмет слишком сильно.
Этот поцелуй… совсем не такой.
Он похож на пожар в лесу, на поездку на аттракционе, когда кабинка несется вниз, и центробежная сила – единственное, что удерживает тебя. Руки Патрика оказываются везде. Я обхватываю его за шею, чтобы удержаться, сердце сильно бьется, а его зубы покусывают кончик моего языка. Только запах остался прежним. Кладу руки ему на плечи и подаюсь вперед, поднимаясь на цыпочки, чтобы оказаться как можно ближе. Я бы забралась в него, если бы могла, поселилась там и гуляла до конца лета. Гуляла до конца своей жизни.
А потом я вспоминаю про Гейба.
– Прекрати, – говорю ему прежде, чем понимаю, что сделаю это. Сердце колотится по-другому и внезапно отступает. – Просто… – продолжаю я, в панике вскинув руки, – я не могу. Патрик. Я не могу. Не теперь… Я не могу сделать это снова, извини.
Патрик совершенно сбит с толку. А потом прищуривается.
– Из-за брата? – спрашивает он и отступает так быстро, как будто выстрелил в меня, разбив вдребезги мои кости. Я морщусь. – Ты это сейчас серьезно?
– Патрик, пожалуйста, – начинаю я, но чувствую, как он пятится, чувствую, что снова все испортила, весь мир рушится на моих глазах. Охватившая меня паника кажется сжигающей, ужасной и внезапной. Хватаю его за руку, пока не отвернулся.
– Подожди, – требую я. И снова прижимаюсь к нему своим предательским ртом. Патрик издает звук, то ли стон, то ли рык. И целует меня в ответ.
День 54
Я просыпаюсь до рассвета с жуткой головной болью и ощущением, будто мое сердце выжали.
Что я наделала что я наделала что я наделала?
День 55
Стою в душе больше часа. Вода настолько горячая, что с трудом терплю. Мне хочется выжечь верхний слой кожи.
День 56
Элизабет и Микаэла хихикают, когда я прохожу мимо них на работу по коридору для сотрудников, поэтому, наверное, не стоило удивляться приклеенному к моему шкафчику листочку, на котором фигурка девушки, предположительно меня, ублажает ртом компанию парней. Я тут же хмурюсь.
Они все лето отпускали в твою сторону банальные шуточки, напоминаю себе – они не могут знать, что произошло между мной и Патриком, – но все равно несусь наверх и весь рабочий день прячусь в кабинете, сортируя по алфавиту файлы в шкафах Пенн и смотря на компьютере сериал «BBC: Голубая планета». И каждый раз, когда в коридоре раздаются шаги, я съеживаюсь.
День 57
Боюсь, что во время обычной пробежки у озера столкнусь с Патриком, поэтому делаю два круга по полю старшей школы, где все заперто и опустело на лето, напоминая зомби-апокалипсис. Странно вернуться сюда, в школу, в которой не доучилась, где все закончилось без меня, пока я пряталась на другом конце страны.
Беговая дорожка кажется теплой и упругой под ногами, а ноги сильными и легкими. Голова освобождена от мыслей, разум спокоен. Пробегая по парковке, останавливаюсь так быстро, что чуть не падаю.
Джулия сидит в «Бронко», черные волосы убраны в пучок на макушке. Ее руки обхватывают симпатичное угловатое лицо Элизабет Риз, их губы прижимаются друг к другу, словно в этом мире больше никого нет.
Я с минуту пялюсь на них. Моргаю. Эта ситуация напоминает сюжетный поворот в конце одной из маминых книг или фильма, где оказывается, что парень все это время был мертв, и миллион осколков-подсказок сливаются воедино: Джулия и Элизабет всегда вместе, как было у нас с Патриком. Удивление Гейба, когда я в начале лета спросила, встречались ли они с Элизабет. И мне не впервые приходит в голову, что никогда нельзя знать, что таится в закромах сердца.
Собираюсь сбежать, пока меня не заметили: интересно, знает ли кто-то еще. Хочется ускользнуть и предоставить ей разбираться с этим – выяснять до конца, а может, она уже все понимает. Но я как всегда слишком медлительная и глупая, и через секунду она отстраняется и моргает.
Черт. Я скорее вижу, как двигается рот Джулии, чем слышу сказанное; вот и ответ на мой вопрос, знает кто-то или нет. Чувствую, что краснею, ведь меня поймали на том, что я пялилась, как сумасшедшая. Хочу пообещать ей, что никому не расскажу – что понимаю значение слов «личная жизнь» и не из тех, кто будет трепаться. Но не успеваю, потому что Джулия срывается с места и несется к выезду, не сводя с меня взгляда.
День 58
Пока я меняю воду в миске Оскара, в дверь дважды настойчиво звонят. Я думаю, что это Алекс, который пришел починить болтающуюся ставню, на которую все жаловалась мама, но по другую сторону двери-ширмы стоит Джулия в топике и легком шарфике. Темные волосы, заплетенные в несколько кос, закреплены на макушке, как у Хайди.
Я стою на месте. Смотрю на нее. У нее стиснуты зубы, руки крепко сжаты в кулаки: с таким же успехом она могла бы поднять их, как бывалый боксер.
– Я ничего не расскажу, – говорю, не утруждаясь открыть дверь и впустить ее. Нет никаких сил для ссоры. – Если ты за этим пришла.
– Я… – На секунду Джулия совершенно сбита с толку, словно показалась на войне с танками и артиллерийским оружием и обнаружила, что я смотрю сериальчики и подпиливаю ногти. – Не расскажешь?
– Нет, – тут же говорю я, ощутив волну раздражения – будто это даже не обсуждалось. Она меня знает. Знает, что я не из тех, кто кричит на весь мир о том, что меня не касается, особенно насчет такой щекотливой ситуации. Хотя однажды я тоже думала, что знаю ее. – Не расскажу.
