– За то, что меня бросил Патрик Доннелли, – повторяю за ней и чокаюсь. Но смех мой звучит странно и неискренне: правда в том, что я чувствую себя обманщицей, а в голове навязчиво крутится мысль, что, просто оказавшись здесь и составляя им компанию, я вру с три короба. Патрик не связывался со мной с той самой утренней пробежки, но вдруг оказывается ближе ко мне, чем за последние полтора года.
Тесс допивает ликер и смешно кривится, словно только что хлебнула человеческой рвоты с керосином.
– Давайте сделаем это, – приказывает она, спрыгивая с кровати Имоджен, и чуть пошатывается. Затем одергивает подол короткого изумрудно-зеленого платья. – Чувствую себя трансвеститом на каблуках, – бормочет она.
– Ты понимаешь, что мы будем выглядеть, как проститутки, – отмечаю я.
И мы произносим одновременно:
– Трансвеститы-проститутки.
– О, вы такие смешные, – говорит нам Имоджен, закатывая глаза. – Помолчите секундочку, вызову такси.
В «Кроу Баре» заказываем шоты с виски и выливаем их в стаканы с яблочным вином. Этому меня научил Гейб, чтобы вкус был похож на яблочный пирог.
– Тема вечера – яблоки, – констатирует Имоджен. – Авраам Линкольн был бы доволен. – И добавляет, заметив наше непонимание: – Из-за яблони, понимаете? – спрашивает она и переводит взгляд с одной на другую. – Он не мог ее срубить. Или срубил и не смог соврать?
– Это было вишневое дерево, – говорю я, а Тесс вместе со мной произносит:
– Это был Джордж Вашингтон.
Нам это почему-то кажется очень смешным, и мы сгибаемся от смеха у своего столика возле музыкального автомата.
– Мы танцуем? – спрашивает Тесс, когда начинает играть песня Уитни Хьюстон, которую мы включили благодаря целой горсти четвертаков. – Помню, мне обещали танцы в трудную минуту.
– О, танцуем.
Имоджен хватает меня за запястье и тянет в толпу.
Я смеюсь, проходя вместе с ними в гущу людей, трясу головой и позволяю Тесс кружиться вокруг меня. Имоджен подпевает, словно мы все еще в ее комнате, а не в баре, где технически из-за возраста не имеем права находиться. У меня такое ощущение, что я провожу два отдельных вечера, будто присутствую здесь лишь наполовину: порыв связаться с Патриком стал настойчивым и физически ощущаемым, как зуд стопы, когда не можешь снять обувь, или першение в горле.
После следующей песни идем в уборную, змейкой шныряя в толпе.
– Как дела? – спрашивает Имоджен Тесс, пока мы стоим в очереди, сталкиваясь плечами. Пахнет канализацией. – Держишься?
Тесс вздыхает.
– Да, я в порядке, – отвечает она. – Просто чувствую себя такой дурой. – Она наклоняется над стойкой с лужицами и, рассматривая себя в мутном зеркале, стирает тушь, которая осыпалась с ресниц. – По крайней мере, я с ним не спала.
– Серьезно? – тут же выпаливаю я, а потом морщусь. Господи, не слишком ли отчаянно? Как отвратительно, что меня волнует, спали они или нет. Мы с Патриком никогда не занимались сексом. Наши отношения, когда мы разошлись, а затем снова сошлись, во многом вернулись в исходное состояние, и мы как раз шли в ту сторону, когда в конце одиннадцатого класса вышла злополучная статья. Я боялась, что как-то выдам себя, что, если мы этим займемся, он все поймет. Надо отдать ему должное, Патрик никогда не давил. – В смысле, это не мое дело, извини.
– Ага. – Тесс как будто все равно и на мой вопрос, и на то, что наш разговор происходит в зоне слышимости шести других женщин. Наверное, она немного пьяна. – По правде говоря, я бы занялась с ним сексом, но… Он не хотел. Какой восемнадцатилетний парень не хочет заниматься сексом? Я симпатичная девушка! Так и знала, что это странно.
– Может, у него сломан член, – встревает Имоджен. – Или его случайно обрезали лазером после несчастного случая в детстве?
Тесс взрывается смехом.
– Лазерный член, – произносит она одновременно со смывом туалета и идет к открытой кабинке. – Проблема точно именно в этом.
По пути обратно Имоджен и Тесс идут к бару, а я пробираюсь к нашему столику в углу и наблюдаю за людьми. Смотрю на часы на дальней стене. Роюсь в сумочке в поисках гигиенической помады и в этот момент чувствую жужжание телефона. На экране горит имя Патрика.
В его сообщении написано: «Привет».
Дерьмо. Осматриваюсь, как будто меня вот-вот поймают с контрабандой. Тесс и Имоджен зависают у бара и над чем-то смеются. Впервые за год у меня появились друзья.
«И тебе привет, – пишу ему и жую губу, словно собираюсь отгрызть ее. И добавляю: – Ты в порядке?»
Я не жду от него мгновенного ответа, это уж точно. Вспоминаю, как долго он отвечал после кемпинга, как отдалились мы от постоянных переписок, которыми занимались несколько лет назад. Наша жизнь теперь – один длинный разговор. Вполне возможно, что он вообще мне не ответит. Вот почему удивляюсь, когда через десять секунд сумка снова жужжит. «В порядке, – коротко отвечает Патрик. И чуть позже добавляет: – Ты сейчас занята?»
Глубоко вдыхаю и наблюдаю, как Тесс и Имоджен идут сквозь толпу в мою сторону и хихикают. Имоджен машет мне, как будто мы не виделись несколько лет.
Снова смотрю на телефон, затем перевожу взгляд на них.
Быстро пишу ответ: «Нет. Что случилось?»
День 53
– Ты вроде сказала, что не занята, – говорит Патрик, когда я показываюсь после полуночи у боковой двери его дома. Пришлось взять сюда такси и сказать Имоджен и Тесс, что у меня начались месячные. На грязной подъездной дорожке пустует место, где обычно стоит «Вольво» Гейба, заметны следы шин, оставленных им, когда он поехал в Бостон. Делаю вдох, отворачиваюсь и в сорок пятый раз за последние сорок пять минут спрашиваю себя, что, черт побери, делаю. – По наряду не скажешь.
– Ну, – говорю ему и смущенно тяну черную юбку Имоджен, которая сидит на мне в облипку. Пожимаю плечами. – Я лгунья.
– Это точно, – отмечает Патрик, но за этими слова не слышится никакого раздражения. А через мгновение он добавляет, так тихо, что я почти не слышу: – Прекрасно выглядишь.
– Да? – Меня удивляет, что он вдруг одаривает меня комплиментами, достает их из заднего кармана, как блестящие новые монетки. А когда поднимаю голову, вижу, что его глаза потемнели, в них отражается голод. И в моей груди будто что-то треснуло и растеклось, как яйцо. Я сглатываю. – Ты тоже, – наконец говорю я.
Патрик кривится.
– Отличная попытка, – произносит он, фыркнув. Мы все еще стоим на пороге, наполовину в доме, наполовину на улице. Кажется, наши отношения – самое настоящее «посередине». «Не стоило сюда приходить», – хочу сказать ему или: – «Я рада, что ты сегодня написал».
– Почему ты расстался с Тесс? – спрашиваю его вместо этого.
