– Возьми мою чертову руку, хорошо? – тихо просит Патрик. – Пожалуйста.
Я беру ее.
– Спасибо, – говорю ему, пребывая в шоке и наполняясь надеждой. Он кивает и ничего не говорит. Дождь еще льет, когда мы снова стартуем. Осторожный бег трусцой набирает скорость: есть только я, Патрик, бегущие до края земли, и стук дождя по асфальту.
День 48
Гейб еще в душе, когда я заезжаю забрать его на ужин, а Джулия бродит по первому этажу, словно голодный тигр из зоопарка Катскилла. Поэтому я пробираюсь на задний двор и сажусь ждать в шезлонг. Розы Конни пышно расцветают в летней жаре, тяжелые бутоны поникают, словно сонные дети Пенн к концу дня. Огород переливается яркими красками со все еще зелеными помидорами и медленно зреющей тыквой.
С прищуром смотрю на сарай в конце участка: краска облезает, двери провисли. Крыша, кажется, вот-вот рухнет. Интересно, смогу ли я когда-нибудь смотреть на прогнувшуюся крышу и не думать, как мы с Патриком впервые поцеловались, устроившись в спальных мешках на чердаке, который используется лишь для ночевок и хранения продуктов. Это произошло осенью, когда для сна в палатках было слишком холодно, но сразу после смерти Чака, поэтому за Патриком никто особо не следил: Гейб не пропускал ни одной десятиклассницы Стар-Лейк, Джулия без конца получала дисциплинарные замечания. Патрик же был тише воды, ниже травы.
У Патрика оставалась я.
Был октябрь, в воздухе пахло тлением, впитывающимся в землю. Под досками и между швами в стенах носился ветер. Мы не разговаривали и листали старый журнал Чака «Нэшнл Джеографик», словно парочка заучек, но, совершенно того не желая, прижимались друг к другу, чтобы согреться. Я чувствовала, как двигались его ребра, когда он дышал.
– Ты только послушай, – рассеянно сказала я и смяла пакетик с лакричными конфетами, когда перекатилась лицом к нему – в журнале была статья про черепаху по имени Одинокий Джордж, который остался последним в своем роде. Когда я взглянула на Патрика, он уже смотрел на меня.
Эмили Грин, наверное, поразилась бы тому, что произошло дальше. Пришла бы в недоумение, никак не смогла бы предвидеть такое, но правда в том, что я смогла. Я недели, месяцы и, возможно, годы будто прислушивалась, приложив к земле ухо в тот день, когда мы с Патриком познакомились. И услышала приближение этого, словно гул за много километров от нас. Я услышала. Я была внимательна. И когда его губы коснулись моих, я не была шокирована.
Поцелуй был недолгим, он, скорее, просто прижался к моим губам а-ля: «Держи». Держу, подумала я, глядя на него при свете фонаря для кемпинга, висящего на стене: он, как и журналы, принадлежал его папе.
Держи.
– Привет, – говорит Гейб, боковая дверь с грохотом закрывается за его спиной, и он идет по террасе в шортах и рубашке. От него пахнет мылом и водой, чистотой и новизной, и мои воспоминания о Патрике испаряются, словно вода с горячего асфальта. Это было тогда, напоминаю я себе. А это сейчас. – Прости за опоздание. Безумный телефонный звонок.
– Назначал свидание? – весело спрашиваю я.
– О, какая ты шутница. – Гейб протягивает свою большую руку, чтобы поднять меня. – Нет, в Нотр-Дам есть программа, в которой можешь выбирать различные больницы. Это вроде семестра за границей, но для учащихся на медицинском – меняешь утки и все такое вместо того, чтобы заливать в Праге. Так вот, я весной подал заявление, и меня внесли в список ожидания, но, кажется, кто-то отказался, и в МБ освободилось место.
Смотрю на него и тянусь к ручке пассажирской двери «Вольво», нагревшейся на солнце.
– МБ? – спрашиваю, пытаясь понять сокращение. – Это…
– Массачусетская больница, да, – отвечает Гейб и выгибает брови. – В Бостоне.
– Правда? – ошарашенно спрашиваю его, но понимаю, что не в плохом смысле. – Ты осенью можешь быть в Бостоне?
– О, а сейчас ты напугана, – говорит Гейб и, посмеиваясь, поворачивает ключ в зажигании. – Типа: «Черт, я планировала все лето пользоваться телом этого парня, а потом никогда с ним не разговаривать, и что мне теперь делать?»
Я тоже смеюсь.
– Я рада, что ты будешь менять утки в моем новом городе. Я слышала, бостонские утки – самые лучшие во всей стране.
– Ты серьезно это слышала? – Гейб все еще улыбается. – Все пока еще под вопросом. Мне надо уехать туда через пару дней, пройти интервью. Кажется, из претендентов есть только я и другой парень.
Я киваю и на минуту представляю себе эту картину: мы с Гейбом гуляем по Бостонскому парку, тусуемся и слушаем уличных музыкантов в Фанел-Холл. Не это я представляла себе, когда подала на зачисление в прошлом апреле. Но мне нравится это ощущение.
– Ты получишь место, – решаю я, с улыбкой глядя в окно. – Вот увидишь.
День 49
Следующим утром, проснувшись из-за двух звонков, вытащивших меня из беспокойного сна, обнаруживаю в телефоне два сообщения. Одно от Гейба, который в последнюю минуту решил отправиться в настоящее путешествие и собирается на обратном пути с интервью провести пару дней со школьными друзьями: «Буду скучать по тебе, Молли Барлоу. Бостону передам от тебя привет».
Второе сообщение от Патрика: «Побегаем завтра?»
Я смотрю на экран, сообщения идут друг за другом, как какая-то злая шутка от вселенной.
Выключаю телефон и снова ложусь спать.
День 50
Снова встречаюсь с Патриком. Сегодня за ним проще поспевать, чем в прошлый раз: резиновая подошва кроссовок ритмично стучит по асфальту, легкие дышат равномерно. Мы огибаем озеро, и Патрик останавливается.
– Я пытался не потерять тебя, – вдруг говорит он, и его голос подсказывает мне, что он думал об этом дольше, чем с начала этой пробежки. – Вот почему вел себя, как идиот, из-за Бристоля. Я пытался тебя не потерять. – Он качает головой. И продолжает прежде, чем я успеваю сложить два и два: – Но все равно потерял.
– Ты не терял, – быстро и внезапно выпаливаю я, словно участвую в «Сто к одному». Я тяжело дышу, то ли из-за пробежки, то ли из-за чего-то другого. – Ты меня не терял, я здесь, я…
– Молс, – кривится Патрик, будто говоря: «Все дело во мне, пожалуйста, хватит нести чушь». – Ты уехала на другой конец страны, чтобы сбежать. А теперь встречаешься с моим чертовым братом. – Он качает головой и запускает руку в волнистые волосы. – Есть кое-что, о чем я тоже знал. Что ты нравилась ему. Ты уже давно нравилась ему.
Я моргаю. Вспоминаю слова Гейба на параде, что он хотел пригласить меня на колесо обозрения.
– Серьезно?
Патрик пожимает широкими плечами и закатывает серые, как шторм, глаза.
– Все знали, – отвечает он.
– Но не я.
