Гейб берет меня за руку почти сразу, как я забираюсь внутрь, и, потянув на мягкую кучу из спальников, задирает мою майку.
– Да у тебя солнечный ожог, Молли Барлоу, – бормочет он, глядя на меня при тусклом свете луны, проникающем сквозь окошко на потолке. Прижимается губами к красному пятну на моем плече, а потом к бедру, которое обгорело из-за задравшейся во время сна футболки. – Больно?
Тесс худее меня, думаю я. И без одежды, вероятно, выглядит лучше, может, еще даже… Прекрати!
– Не больно, – уверяю я, закрываю глаза и погружаюсь в ощущения от рук Гейба, его рта и знакомого гудения, которое он пробуждает в моем теле. Мы с Патриком были детьми, когда начали встречаться, достаточно юными, чтобы нам не казалось, будто мы куда-то торопимся, и стеснительными, чтобы признаться в этом друг другу. Но теперь мы старше и подошли к той точке, когда не исключено, что они с Тесс будут действовать гораздо быстрее, возможно, прямо сейчас он снимает с нее футболку, забирается под резинку ее трусиков…
– Я не могу, – вдруг выпаливаю я да так быстро сажусь, что почти скидываю Гейба с себя, и вытягиваюсь в наполовину застегнутом спальнике. Лицо вспотело и покраснело. Я совсем не знаю, что делать дальше, как объяснить ему, что Патрик и Тесс находятся через одну палатку от нас, а мы здесь, и все как будто связано, слишком интимно, ужасно, и прямо в эту секунду мне лишь хочется, чтобы меня никто и никогда не касался. Мы уже это делали, верно? Да, возможно, это не должно быть такой проблемой, но просто… я не… – Извини, – продолжаю я, – просто…
– Эй, полегче, – говорит Гейб, садится и откидывает волосы с лица. – Все нормально; мы можем ничего не делать. Успокойся. – Он тянется и, взяв меня за пальцы, сжимает их. – Хочешь прогуляться?
Я улыбаюсь, смущенно и благодарно, беру кофту и несколько секунд вожусь с ее подолом.
– Ты что, какой-то идеальный, что ли? – спрашиваю его, качая головой перед тем, как надеть кофту. – Это твоя суперсила?
– Нет, – серьезно отвечает Гейб. – Моя суперсила – рентгеновское зрение.
Я фыркаю.
– О господи, беру свои слова обратно.
Гейб улыбается.
– Идем, – говорит он, поднимается и тоже тянет меня вверх. – Пойдем посмотрим на чертовы звезды.
Беру с собой несколько пакетиков перекуса, и мы бредем по площадке лагеря, проходя мимо все еще тусующихся ребят и слыша ночные разговоры вокруг затухающих костров. Я дрожу, когда ночной воздух касается обгоревшей кожи. Рука Гейба согревает меня, и когда мы доходим до полянки, где прошлым вечером проходил концерт, Патрик, Тесс и то, чем они, возможно, занимаются, полностью выветрилось из головы. Сейчас есть только я, Гейб и эти чертовы звезды над нами. Вот где я должна быть.
Находим самый чистый участок травы и, разложив на сырой земле покрывало, откидываемся назад, чтобы смотреть на небо. Мы достаточно далеко от цивилизации, поэтому луна напоминает фонарь – здесь же и созвездие Ориона, одна из Медведиц, Кассиопея на перевернутом стуле.
– Сейчас самое время завести разговор о том, что мы всего лишь песчинки во вселенной, – отмечаю с иронией, но я правда рада, что мы сюда пришли. – Держи, – говорю я, достав из рюкзака пару бутылок пива. – За то, что мы песчинки.
Гейб удивленно улыбается.
– Посмотри на себя, девочка-скаут, – произносит он, откручивая с бутылок крышки и возвращая одну мне. – Я люблю тебя, ты знаешь это? Ты прелесть.
Я смотрю на него, моргая, Гейб смотрит в ответ. А потом мы начинаем смеяться.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – говорит он, и я думаю, что знаю, сидя под небом в форме миски. Крепко целую его, чтобы показать, что понимаю.
День 36
Дома меня ждет еще один е-мейл от декана: Уважаемый абитуриент, пожалуйста, ради всего святого, поторопись и реши, что делать со своей жизнью.
Или что-то наподобие.
Готовлю себе перекус из яблока и арахисового масла и отправляю Гейбу сообщение, что отлично провела время.
«Ты тоже ничего, для песчинки-то», – пишет он в ответ, и я хихикаю. С Гейбом я не ощущаю себя ходящим и говорящим разочарованием. С ним я чувствую себя самой собой.
Тогда почему не могу перестать думать о его брате?
Доедаю яблоко и вывожу Оскара во двор, выбросив из головы картинку, где Патрик и Тесс исчезают в палатке, и убеждая себя, что превратилась в глупого меланхолика. Составляю список рабочих дел, которыми займусь завтра. И наконец достаю из кармана телефон.
«Как твоя сыпь?» — в шутку пишу ему. Он не отвечает.
День 37
Ответ приходит следующим утром. «Чешется», – отчитывается он одним словом и без знаков препинания. Но через пару минут падает еще одно сообщение: «Как ожог?».
Я с улыбкой смотрю на телефон, чувствуя себя глупо и радостно. «Обжигает», – отвечаю.
День 38
«У мамы есть алоэ, – пишет он, пока я заполняю счета в кабинете Пенн. – Могу заехать и привезти, если до сих пор смахиваешь на лобстера».
Уже не особо смахиваю; ожог сошел на нет, и кожа начинает облезать, как у змеи, словно я перерождаюсь во что-то совершенно новое. Остается только терпеть этот ужас и ждать того, что находится под ней.
«Хорошо, – все равно без раздумий отвечаю ему. – Когда удобно?»
День 39
Не знаю, зачем Патрик просит меня прийти в то время, когда Гейб работает в магазине – возможно, потому, что не хочет иметь со своим братом ничего общего, или это совсем ничего не значит.
– Привет, – говорит он, открыв для меня боковую дверь. Я чувствовала себя неуютно, когда постучала по раме и ждала его, потому что раньше забегала внутрь и украдкой таскала еду, которую Чак готовил на кухне. Обычно это было что-то с чечевицей или из цельнозерновой муки. Патрик стоит босиком, в порванных старых джинсах. Волосы чуть отросли после его возвращения в Стар-Лейк, и он больше похож на себя, каким я его помню, острые черты лица сгладились. – Заходи.
– Хорошо, – говорю и прохожу мимо него в темный пустой дом. Меня окружают знакомые запахи пыли, дерева и солнечного света. – Привет. – Пилот вскакивает с пола и пересекает комнату, чтобы поздороваться. И я так радуюсь, что в его преданном собачьем мозге осталось воспоминание обо мне, как будто в какой-то альтернативной вселенной я все еще являюсь частью этой семьи. – Привет, Пилот. Привет, мальчик.
– У него отказывают лапы, – тихо говорит Патрик, почесывая пса за мохнатыми ушами. – Ему десять; он больше не может подниматься по лестнице. Мама соорудила невысокий стул-стремянку, чтобы он забирался на диван.
Смотрю на Пилота, который довольно скулит. Его морда стала серебристо-серой. Помню, когда Доннелли привезли его из общества защиты животных, такого извивающегося и страдающего от паразитов – но мы с Патриком все равно катались с ним по двору, грязные и в пятнах от травы. Джулия не захотела к нам присоединиться. А Гейб, вроде как, гулял с друзьями.
