Чувствую, как кровь бешено несется по моим венам. «Что это значит?» – хочу я спросить.
– А мне не нравится, что ты с Тесс, – говорю вместо этого, обращаясь к деревьям на другом конце участка. Рука Патрика упирается в траву недалеко от моей. – Раз уж мы озвучиваем свои недовольства.
– Не уверен, что ты можешь иметь мнение насчет меня и Тесс, – тут же говорит Патрик. Отодвигает от меня руку и слегка выпрямляется. Между нашими спинами врывается поток холодного воздуха.
– Мы не были вместе, – выпаливаю я, развернувшись и потеряв физический контакт. – Прекрати, Патрик. Ты расстался со мной до того, что произошло у меня с ним, помнишь?
Удивлена, что озвучила свои мысли, – никогда не думала об этом в таком ключе, потому что это похоже на оправдание. Но это реальность: Патрик не был моим парнем, когда в конце десятого класса я переспала с Гейбом. Мы ругались несколько месяцев после того, как я впервые озвучила желание уехать в Бристоль, а потом наконец зашли в тупик, и он сказал мне убираться. Но, когда дело касается нас двоих, детали не важны.
– Ты серьезно собираешься спорить со мной по этому вопросу? – спрашивает Патрик, все еще не глядя на меня. – Мы были вместе всю нашу жизнь, и он мой брат, а ты говоришь мне, это не имеет значения, потому что мы разошлись за пять минут до этого?
– Это не так… – Господи, ему как будто нравится все искажать, выставлять все так, словно я пытаюсь отвертеться от того, что сделала. – Я не говорю…
– Ты целый год утаивала это от меня, – произносит Патрик с такой обидой, что сердце разрывается. – Целый год. Если бы твоя мама не написала эту чертову книгу, ты бы мне вообще рассказала? До того, как мы бы поженились, или когда? До рождения детей?
– Патрик, – говорю я и понимаю, что проиграла. Он прав – секрет был намного хуже сделанного, ведь каждый наш с ним день после этого был ложью самых грандиозных масштабов, миллионами частичек лжи, затвердевших, как корка, на вершине одной большой. В одиннадцатом классе на Рождество я выдумала грипп, чтобы не встречаться с Гейбом, вернувшимся из Нотр-Дама. Патрик тогда принес мне суп и диск с фильмом «Один дома».
Теперь я поворачиваюсь и снова прижимаюсь к нему плечами.
– Мне очень жаль.
– Все нормально. В смысле, нет. – Патрик выдыхает и ждет с минуту. Откидывается, и я чувствую, как он дышит. – Значит, мы квиты, ты это имеешь в виду?
Лишь через минуту понимаю, что он вернулся к началу, что говорит обо мне и Гейбе против себя и Тесс. Качаю головой, хотя он меня не видит – возможно, он почувствует, и этого достаточно.
– Не сказала бы, что мы квиты.
– Ну, вот, – говорит Патрик, и мне кажется, он чуть сильнее прижимается к моей спине, словно дает понять – я еще здесь. – И я так думаю.
Мы сидим так долго. Среди деревьев общаются сверчки. Вдали лает собака, а Оскар отвечает ей. У меня урчит в животе, и Патрик фыркает.
– Заткнись, – автоматически говорю я, толкнув его локтем. Патрик на секунду хватает его, а потом отпускает.
– И что нам теперь делать? – тихо спрашиваю я.
– Не знаю, – отвечает Патрик. Считая этот эксперимент глупостью, он ни разу не повернулся: интересно, боялся ли он этого так же, как и я? Ведь мне казалось, если я увижу его лицо, разрушатся не только чары, но и ночь, уединенность и ощущение дома. – Понятия не имею.
– Можно попытаться быть друзьями, – наконец предлагаю я, чувствуя, что приближаюсь опасно близко к обрыву, словно сейчас потеряю больше, чем двадцать минут назад. Если он снова от меня закроется, это станет концом. – В смысле, я не уверена, что у нас это получится, но… мы могли бы попробовать.
Теперь Патрик поворачивается ко мне лицом; я тоже, когда чувствую движение. Его серые глаза сосредотачиваются на моих.
– Ты хочешь остаться друзьями? – спрашивает он, на губах появляется слабый намек на улыбку. – Серьезно?
– Если ты не против, – пожимаю плечами, – не знаю.
– Да. – Патрик качает головой и поднимается, будто убедившись в чем-то. – Ты никогда не знала. – А потом продолжает, пока я не возразила ему: – Да, Молс, давай дружить. Попробуем. – Идет обратно к «Бронко». – Хуже, чем сейчас, быть не может.
День 29
На пробежке выбираю другой маршрут, ближе к трассе и мимо странных пережитков провальной реконструкции Стар-Лейк в 1980-х годах: «Макдоналдса», семейного аквапарка под названием Splash Time, который напрашивался на судебный процесс, еще когда мне было пять, и кинотеатра «Супер 8» с неухоженной лужайкой, вмещающей сломанный фонтан и воткнутую в землю табличку «ПРОДАЖА БЕЗ ПОСРЕДНИКА». Я настолько поглощена мыслями о Патрике – к этому моменту я больше суток думала о нем, о том мгновении перед моим домом и обо всем, что это могло или не могло значить, – что меня озаряет лишь по пути обратно, когда я с трудом преодолеваю последние пару миль.
«ПРОДАЖА БЕЗ ПОСРЕДНИКА».
Ничего себе. Интересно, то, что внутри, тоже продается?
Вероятно, умнее всего добраться до дома и позвонить им, как взрослый человек, но правда в том, что теперь я вся в нетерпении, маленькое пламя адреналина пробирается по моим венам. Пересекаю почти пустую парковку и иду через серый опустевший холл к столу, за которым сгорбился сонный клерк.
– Вам помочь? – произносит он скучным голосом, дважды моргнув.
Глубоко вдыхаю.
– Здравствуйте, – говорю я и вытягиваю руку, приклеивая к красному, потному лицу улыбку «давайте-заключим-сделку». – Я Молли Барлоу из гостиницы Стар-Лейк. Я надеялась поговорить с кем-нибудь насчет покупки ваших телевизоров.
– О, какая ты умница, – говорит Пенн, улыбаясь мне из-за стола, когда я отчитываюсь об утреннем успехе: мы можем получить сорок телевизоров с плоскими экранами последней модели и вывезти их уже к следующим выходным. Оказывается, их владельца вот-вот лишат права выкупа заложенного имущества. Нехорошо наживаться на чужом горе, но я все равно улыбаюсь, когда она продолжает: – Ты молодец.
Я вдруг смущаюсь, ведь не привыкла к похвале.
– Да это такая ерунда, правда.
– Не делай так, – советует Пенн, качая головой. – Не преуменьшай значение того, что здесь сделала. Ты увидела возможность, взяла инициативу в свои руки и проделала работу. Ты меня впечатлила, детка. И должна гордиться собой.
– Я… – Качаю головой, покраснев. – Хорошо. Спасибо вам.
– Ты это заслужила. – Пенн с любопытством смотрит на меня поверх чашки кофе. – Молли, кстати, что будешь изучать осенью? – спрашивает она. – Ты мне об этом говорила?
Я качаю головой.
– Я сама еще не определилась. – Передергиваю плечами. – Не знаю, чем хочу заниматься.
Пенн кивает, будто это нисколько не необычно, что я ценю. Такое ощущение, что все, кого я знаю, на сто процентов уверены в том, к чему идут: Имоджен поедет в школу искусств, Гейб вернется к занятиям по органической химии. Практически все девчонки из моего выпускного класса в Бристоле записывались на специализированные программы, такие как техническое проектирование, политология и литература. Мне часто кажется, что я одна до сих пор потеряна.
