– Я видел, что сделала моя сестра тем вечером в «Кроу Баре», – говорит он, все еще глядя на меня. Я так скучаю по нему, до смешного сильно. – Надо было ей сказать, чтобы отвалила.
Инстинктивно и смущенно скрещиваю руки на груди. Ты немного толстовата, вспоминаю ее слова. Ладони становятся горячими и онемевшими от стыда. Конечно, он это слышал. Конечно, уже считает меня толстой.
– Я думала, тебе плевать, что я делаю, – отвечаю я.
Брови Патрика взлетают, словно он не ожидал такого ответа. Мне кажется, я тоже его не ожидала. Одну безумную секунду думаю, он сейчас улыбнется, и задерживаю дыхание в предвкушении, словно ожидая чиха или приземления бабочки на палец. Но он лишь качает головой.
– Это так, – говорит он, выражение его лица мне непонятно. – Хочешь прийти на вечеринку, приходи.
Я моргаю, не понимая, всерьез он это говорит или нет.
– Ты бросаешь мне вызов?
– Называй, как хочешь, – говорит Патрик, поворачивается и идет к двери, к разжигающейся и свистящей грозе на улице. – Увидимся, Молс. Скажи Тесс, я жду ее в машине.
День 27
Гейб необычайно счастлив, когда я пишу ему, что приду на вечеринку; даже приезжает за мной к маминому дому, чтобы меня не привязали к городскому столбу, как Эстер Принн.
– Готова? – спрашивает он, когда я пристегиваюсь в универсале. – Чресла препоясаны и так далее?
– Заткнись. – Улыбаюсь, так крепко сжимая в руках томатный суп в хлебной тарелке, что, к тому времени, как мы доберемся до фермерского дома, от него грозят остаться лишь жижа и крошки. Знаю, Гейб видит, как я напугана, и считает, что мне нечего опасаться, но мне нравится, что он подшучивает надо мной. – Все круто, понятно? У меня все круто.
– О, так вот в чем дело? – Гейб улыбается. – Я позабочусь, чтобы об этом узнали другие.
Преувеличенно прожигаю его взглядом.
– Даже не смей.
– Я просто говорю, – продолжает он, поддразнивая, – что, раз у тебя все круто, все должны об этом знать.
– Ага, – киваю на дорогу за лобовым стеклом, – следи за дорогой, ладно? Не то одумаюсь и выскочу из машины.
Фермерский дом Доннелли большой, белый и повидавший виды, с тремя рассыпающимися трубами и накренившимся коричневым сараем позади. Я не осмеливалась показываться здесь с тех пор, как вернулась, но у меня захватывает дух, когда вижу переплетение кустов роз Конни по другую сторону от крыльца и треснувшее окно в правом верхнем углу дома, в которое осенью, когда нам было по одиннадцать, попал мячом Патрик. Я раньше пряталась на душном низком чердаке, когда мы вчетвером играли в прятки. При виде сарая у меня сжимает грудь, чему я удивлена.
План таков – избегать Патрика и Джулию, насколько это возможно, и естественно, они первые, кого мы видим, когда подъезжаем: сидят на провисших ступеньках, чистят початки кукурузы и кидают пленку в коричневый бумажный пакет, что стоит у ног. Мое сердце предательски екает. Боковой дверью дома пользуются все, даже почтальон. И только незнакомцы звонят в звонок входной двери.
Пока Гейб паркуется, вижу, как Тесс открывает дверь-ширму и выходит из кухни в воздушном белом платье, держа в руке одну из винтажных мисок Конни, синюю, со странными рисунками на фермерскую тему. Она проводит свободной рукой по коротким темным кудрям Патрика. Он поворачивает голову и прижимается поцелуем к ее ладони.
Я вздрагиваю, увидев это, а потом еще раз из-за своей неуместной реакции. Я словно какой-то ревнивый демон, будто я имею право даже на малейший укол боли. Я здесь с Гейбом, разве не так? Я в буквальном смысле иду на эту вечеринку с братом Патрика. Мне нужно привести мысли в порядок.
Слава богу, Гейб вроде не обращает на это никакого внимания.
– Идем, – говорит он, забирая блюдо с моих коленей и открывая дверь в жару и влажность улицы. Солнечный свет проникает сквозь старые деревья. Я слышу разговоры, доносящиеся со двора. Патрик и Джулия вскидывают головы, когда дверь захлопывается, и оба смотрят на нас с неявной обидой и недоверием, будто только что наблюдали за посадкой на Луну, думают, что кто-то пытается их одурачить, и злятся, что их обводят вокруг пальца. Это было бы комичным. Мы с Патриком, наблюдая такую же ситуацию, тоже посчитали бы ее смешной. Если бы это не было настолько больно.
Я робко поднимаю руку, чтобы махнуть. Только Тесс машет мне в ответ.
– Видишь? – торжественно заявляет Гейб, закатывая глаза из-за каменных лиц брата и сестры, и, взяв меня за руку, сжимает ее, пока мы идем по широкому зеленому двору. – Скажи, что ты пока не проводишь свое время отлично.
– Ага, – бормочу я. – У меня все круто.
На заднем дворе уже море тетей, дядей, кузенов и друзей семьи, их лица очень мне знакомы, ведь я более десяти лет посещала эти летние вечеринки: выпускные и лыжные поездки, прием гостей на похоронах Чака. Направляясь к ним, чувствую себя так, словно против меня выставили армию людей, которые чуть старше, нежели я представляла. Сглатываю.
– Все хорошо, – бормочет Гейб, склонив голову, чтобы только я слышала его. – Держись рядом.
Вообще-то, это полная противоположность хорошего плана – я оглядываюсь на Патрика и с легкой завистью думаю, как ему всегда отлично удается избегать толпы. Но другого выхода у меня нет, поэтому улыбаюсь как можно шире и почтительнее.
– Привет, ребята, – снова и снова говорит Гейб, пробираясь сквозь толпу людей, держащих в руках тарелки с салатом из макарон и запотевшие бутылки пива. Страдающий от артрита пес Пилот рассеянно обнюхивает двор, а из больших старых колонок Патрика играет что-то звонкое и праздничное, какая-то группа с «Виски» или «Алабама» в названии. – Вы же знаете Молли?
Он делает это снова и снова, представляет всем, положив руку на мою поясницу и легко улыбаясь, справляясь у кузена Брайана о бейсбольной лиге и у тети Норин о книжном клубе. Он действует абсолютно непринужденно.
Как и все остальные.
– Видишь? – спрашивает Гейб, когда мы завершаем круг по периметру и останавливаемся у одного из столов, чтобы положить на мою тарелку немного салата с картофелем и майонезом. Мы пообщались со старыми приятелями Чака и новым женихом кузины Дженны; я уже объяснила минимум трем разным тетушкам, что пока не выбрала себе специальность. Мы держались подальше от Джулии и Элизабет Риз, которые развалились в гамаке, склонив друг к другу головы. На них одинаковые легкие кофты, и им, слава богу, вроде намного интереснее трепаться друг с другом, чем досаждать в этот день мне. Патрик же превратился в привидение. Я краем глаза посматривала на него, а он как будто научился ходить сквозь стены и исчезать по желанию, словно фокусник, – был, а потом снова исчез.
Раньше на таких вечеринках мы с ним занимались своими делами – чего греха таить, так происходило на каждой вечеринке, – пробирались в сарай, чтобы сыграть в «Я лучше» или просто тусовались, закинув друг на друга ноги, рука Патрика играла с моими волосами. Вспоминаю лето здесь после десятого класса, после нашего с Гейбом секса, но перед его отъездом в колледж. Мы с Патриком тогда снова сошлись и провели весь день в сарае на диване.
