– Я просил не впадать в панику! – протестует Гейб, посмеиваясь. Тянется к моей руке через коробку передач, переплетает свои пальцы с моими и тянет, пока я не оказываюсь в достаточной близости, чтобы он мог поцеловать меня в линию подбородка. Он слегка царапает зубами, и я дрожу. – Слушай, – бормочет он, нос касается кожи за моим ухом, – знаю, глупо вообще это спрашивать…
– Да, немного глупо, – соглашаюсь я и отстраняюсь. Эту вечеринку семья Доннелли закатывает каждый год, чтобы отметить все три летних дня рождения: Джулии, Патрика и Гейба. На зеленом просторе фермы проводится пикник с игрой в волейбол и четырнадцатью различными видами выпечки, всю ночь играет Beatles. В детстве этот день был самым лучшим летним днем. В прошлом году я впервые его пропустила. – Как я смогу прийти на вашу вечеринку, где твоя мама ненавидит меня, твоя сестра ненавидит меня, твой брат ненавидит меня больше кого-то другого, и я с ним встречалась, и ты, с которым я…
Резко замолкаю, вдруг смутившись и не зная, как продолжить. Не зная, кто мы с Гейбом друг другу. Мысли о том, чтобы заявиться на важное событие семьи Доннелли с кем-то другим, но не Патриком, достаточно, чтобы проглотить язык. Чтобы задаться вопросом, кто я такая. Целоваться с Гейбом в универсале – одно дело, эгоистическое и глупое, но веселое, свободное и легкое. Это секрет, который никому не приносит вреда.
А вечеринка? Это совершенно другое.
– Я, с которым ты что? – подстегивает он, слегка поддразнивая. Затем тянется свободной рукой и вырисовывает на моей обнаженной, чуть колючей коленке круг. Кончики пальцев поднимаются все выше, пока не оказываются у края шортов. Я вдыхаю. – Я, с которым ты что, м?
– Заткнись, – бормочу я, чувствуя, как везде, где он касается меня, кожу покалывает, не говоря уже о местах, где не касается. Жду минуту, перед тем как продолжить, и слышу слабое пение цикад и отдаленный крик совы на соснах. – Ты, с которым я каждый вечер в машине занимаюсь ерундой.
– О, так вот чем ты занимаешься? – Гейб хищно улыбается мне, но за этим скрывается что-то, что я не могу распознать. – Вот, значит, чем?
– Я имею в виду, – машу руками, чувствуя себя неловко, чего в присутствии Гейба никогда не бывало, – разве это не так?
Тот качает головой.
– Не знаю, Молли Барлоу, – отвечает он, пристально глядя на меня. – Я ждал от тебя предложения сделать из меня добропорядочного человека, но пока ничего не выходит.
– Действительно? – спрашиваю я, и мой голос звучит мягче, чем я ожидала. – Вот чего ты хочешь?
– Да, – говорит он, его спокойный голос почти в точности соответствует моему. Он как будто задумывается, словно в данный момент с ним происходит что-то не то. – Правда-правда. – Его рука все еще лежит на моем колене, он сжимает его и говорит: – А что насчет тебя?
– Не знаю. – Запускаю руку в свои спутанные волосы, чувствуя себя одновременно загнанной в угол и веселой. Я словно после своего возвращения сюда лишилась способности принимать решения, как будто не могу увидеть разницу между любовью и одиночеством. Мне нравится Гейб, очень нравится: его улыбка, твердое сердце и добродушный характер, точно он ждет, что мир встанет на его сторону, и именно так и происходит. Проведенные с ним дни кажутся драгоценными камнями, вплетенными в длинную потрепанную веревку лета, ценными и неожиданными. – В смысле, да, но…
– Да? – Гейб улыбается.
– Возможно! – Вскидываю руки и нервно смеюсь. – Прекрати, ты – это ты, конечно, я об этом думала.
О, ему это тоже нравится.
– Я – это я, да? – спрашивает он, вскинув брови.
– Уф, не будь таким грубым. – Закатываю глаза и пытаюсь это представить: что меня никогда не примут в его семье, что настоящие отношения с Гейбом приведут к свежим пыткам, к сдиранию корочки с ран, что только начали заживать. Не говоря уже о том, что в начале сентября я уеду в Бостон. Что случится в конце лета? Мы просто дадим друг другу пять и скажем, что было весело? Именно угроза расстояния расстроила наши с Патриком отношения – точнее, это одна из причин. Их было много. И все равно глупо начинать с Гейбом роман, на котором уже несмываемыми чернилами написан срок годности.
Я вдруг понимаю, что Патрик никогда таким образом не просил меня стать его девушкой. Мы вроде как всегда были парой. Никаких осознанных решений, мы вдвоем просто погрузились в это – погрузились друг в друга – и остались там. Никто не знал, как выбраться.
– Как это будет выглядеть? – наконец спрашиваю я и выпрямляюсь, спина прижимается к пассажирской двери. – Что мы с тобой встречаемся?
– Ты имеешь в виду, для других? – спрашивает Гейб, качая головой. Я пугаюсь.
– Начнем с твоей семьи.
– Они справятся. – Гейб говорит взволнованно. – Или нет, но они пока не смирились, правда? Зачем позволять людям, одержимым идеей не прощать тебя, мешать твоему счастью? – Он замолкает, вдруг засмущавшись, словно до него только сейчас дошло, что он, возможно, зашел слишком далеко. – В смысле, если предположить, что тебе только это мешает. – О господи, он действительно краснеет. – И что ты этого хочешь.
– Я хочу, – выпаливаю я, осознав, что это правда: я хочу дать нам шанс, хочу попытаться быть счастливой до конца этого лета. – К черту других, ты прав. В смысле, нет, ты не прав, не совсем, мне кажется, ты много чего не учитываешь, но…
– Молли.
Гейб смеется и набрасывается на мой рот. Это неуклюжее столкновение никак не похоже на спокойные движения, к которым я привыкла, иногда мне даже кажется, он продумывает на полшага вперед. Эти движения спонтанные, слегка неловкие. Наши зубы встречаются со стуком. И все равно это, наверное, мой самый любимый поцелуй от него за все лето. После него Гейб улыбается и прижимается теплым лбом к моему.
– Я все равно не пойду на эту чертову вечеринку, – упрямо бормочу я.
Гейб довольно смеется, уткнувшись в мою щеку. И затаскивает меня на заднее сиденье универсала, наши руки и ноги переплетаются… Я чувствую запах его шеи и чистой футболки и вижу в окно, как восходит белая луна, тяжелая и почти полная.
День 26
Я резко просыпаюсь в половине пятого – сердце колотится – и скидываю с себя одеяло. Волнение от того, что происходит с Гейбом, – а это волнение, ведь после того, как он подбросил меня до дома, мое тело еще час гудело, я ощущала его поцелуи на своем животе и ребрах, – не способствовало полноценному сну. На самом деле все наоборот. После трех ночных кошмаров с Патриком в главной роли я сдаюсь и в темноте надеваю кроссовки для бега. В голове крутятся воспоминания и сожаления.
Ноги наконец превращаются в желе, пот течет по позвоночнику – чувствую слабость от жары и обезвоживания, бегу так, словно что-то меня преследует, словно моя жизнь в опасности. В итоге упираюсь руками в колени, лицо красное и покрылось пятнами, в боку колет так, будто кто-то схватил за легкие и с силой их сдавил.
