Что касается азиатской части византийского мира, то оставалась совсем небольшая область на юго-востоке Анатолии, с завоеванием которой весь полуостров стал бы османским. Но этими землями, на востоке Киликии, владела другая исламская держава – египетских мамелюков (мамлюков), что дало повод османам задуматься. Мамелюки уже не были столь сильны, как хотели казаться. Искушение напасть на Киликию было сильным, и любой властитель в Константинополе, пойди он на этот шаг, мог получить контроль над всем побережьем Восточного Леванта. Далее открывался путь во внутренние области Азии, но, не имея твердой границы в тылу, поход становился опасным и дорогостоящим предприятием, которое неоднократно пытался осуществить в свое время Рим, но в итоге был вынужден отступать. Баязид II предпринял первый шаг и потребовал у мамелюков вывести свои войска из нескольких небольших крепостей близ Тарса, а затем изгнал их гарнизоны vi et armis (силой оружия). Киликия перешла к османам, и на этом пока все закончилось. Баязид II был обязан лично возглавлять свою армию и потому не мог провести больше одной кампании за один раз, да и в Европе было много более неотложных дел. Когда он решил вопрос с Киликией, перед ним встала новая проблема. Это был так называемый «азиатский континентальный вопрос» в османской политике. Он указал своему преемнику на ту последнюю линию обороны, до которой можно продвинуться. Не то чтобы это было только его опасное наследие. Длительные и неоднократные рейды на земли адриатического побережья, вплоть до Карниолы и Каринтии на севере, которыми были отмечены последние годы правления Баязида, подвели османский милитаризм к предсказанному еще в прошедшем столетии рубежу. Теперь, обладая новым оружием и артиллерией, появлялась возможность занять его и установить контроль над государством.
Посеянное Баязидом II пожал Селим I. Первый в длинном ряду преторианских властителей, которые прекратили свое существование только три столетия спустя, он был обязан своим возвышением бунту янычаров, и все восемь кровавых лет его правления были отмечены янычарскими мятежами. Чтобы поддерживать среди них порядок и относительное довольство, у него не было иного выбора, как только вести войны с первого до последнего года своего правления. Когда Селим I умер в 1520 г., Османская империя расширилась до Азии и Африки. Сирия, Армения, большая часть Курдистана, Северная Месопотамия, часть Аравии
[154] были принуждены признать сюзеренитет османов, и османский султан впервые провозгласил себя халифом. Однако ни происхождение Селима I, ни то, каким образом он стал халифом, не соответствовало традициям халифата. И это несмотря на то, что ему перешли некоторые почитаемые реликвии пророка, такие как Санджак-Шериф, или Священное знамя, а также, что более важно, право контроля над святыми городами мусульманской веры. Он мог основывать свое право на власть тем неоспоримым фактом, что престол был вакантен и что он был самым могущественным мусульманским властителем в мире. Пуристы могут отрицать этот факт, если только осмелятся на это; простой ум суннита был подавлен и расположен его принять. Однако главное значение принятия Селимом I титула халифа в том, что милитаризм османов отныне освящался религиозной целью, присущей первоначальному исламу. Это стало новой целью, открывавшей невиданные возможности в будущем. Она вытеснила византийский и европейский идеалы в османской политике азиатским и положила начало периоду османской истории.
Неизбежный процесс продолжал идти и в следующем царствовании. Почти все военные победы Сулеймана I Камуни (Законодателя, правил 1520–1566), известного современной Европе под прозвищем Великолепный, которого многие историки считают величайшим из османских султанов, приводили к ослаблению, а не укреплению империи. Его первые успехи, такие как отвоевание в 1522 г. Родоса у рыцарей-иоаннитов (госпитальеров) и захват у венгров Белграда (в 1521 г.) и Шабаца (к западу от Белграда), находились в русле византийской политики; да и осада Мальты (1565 г.), одно из последних предприятий Сулеймана I, может рассматриваться как мера, предпринятая в интересах торговли в византийском ключе
[155]. Но самые важные и блестящие достижения этого султана породили беды, для которых военный престиж и материальные выгоды, полученные от подавления непримиримого населения, были недостаточной компенсацией. Таковым было завоевание Венгрии. Его результатом было полуторавековое господство османов в Буде и самом Венгерском королевстве, а в княжествах Валахии и Молдавии оно просуществовало еще дольше. Но также в результате этого османские силы оказались перед лицом действительно сильной христианской нации – германской, устоять перед которой Османская империя не могла и в итоге принуждена была отступить. К тому же в Европе крепло осознание общей опасности со стороны мусульман. Поражение Сулеймана I под Веной в 1529 г. заставило забыть о панике, охватившей европейцев после его победы под Мохачем. Все почувствовали, что отныне мусульманин, разбитый под стенами бастиона Центральной Европы, дальше не пойдет и что час возмездия близок.
Возможно, он был ближе, чем ожидалось. Способность османов управлять невероятно разросшейся империей была напряжена до предела и была близка к срыву. Признав этот факт, Сулейман I предпринял величайшие усилия реорганизовать всю систему управления империи, что принесло ему почетный титул Кануни или Законодатель. Но если он смог «отрегулировать и почистить шестеренки» административной машины, он был не в состоянии повысить ее производительность. Правящий класс, в то время как требования к нему повышались, не получал притока новой крови. Уже не было возможности править так и дальше, опираясь только на урожденных христиан (и обращенных в ислам). Их рекрутировали на службу империи на Балканском полуострове и в Малой Азии в течение двух столетий, и силы тамошних покоренных народов иссякли. Корпус янычаров формировался уже не только из мальчиков-христиан. В их ряды начали принимать сыновей янычаров, рожденных свободными мусульманами. Это изменение было серьезным нарушением старого принципа османской власти, чтобы все высшие административные и военные должности занимали имперские рабы, непосредственно зависимые от султана. Нарушенный однажды принцип начинал размываться все более и более. Потомки рабов империи, свободнорожденные мусульмане, были отстранены от должностей своих отцов, приносивших им славу и материальные выгоды. Постепенно они превратились в многочисленный класс дворян, разбросанных по всей империи, среди которых зрело недовольство. Несмотря на то что они все еще продолжали быть законопослушными, их недовольство тем, что им был запрещен доступ в центральную администрацию, вскоре начало прорываться отчасти в их нападках на освященную временем систему, отчасти в принятии на себя местного управления, что привело в итоге к независимости провинций.
Невиданный рост империи заставил Сулеймана I разделить постоянную армию на ряд вооруженных соединений, чтобы их можно было использовать в одно и то же время на разных направлениях. Не имея возможности лично возглавлять все армии, он предпочел, уже под конец своего правления, вообще устраниться от командования и в первый раз позволил янычарам без султана отправиться на войну. Пребывая постоянно в столице, Сулейман I первым среди османских султанов начал удаляться от двора во внутренние покои, где его никто не видел; таким местам пребывания его подданные постепенно стали придавать религиозный характер. В этих условиях правитель, правящий класс (его власть росла с передачей ему полномочий управления), большинство населения государства и само государство все больше превращались в мусульман-фанатиков.
