– А как ему следовало выглядеть? – спросила Блюм.
– Вы знаете, – проворчал Уоллис.
– Вычурно?
Уоллис пожал плечами.
– Да, я имел в виду что-то вроде этого, – сказал он.
– Моя младшая дочь лесбиянка, – сказала Блюм. – Я об этом не знала, пока ей не исполнилось двадцать два. Может быть, мне следовало раньше поискать в ней вычурность.
– Уже почти шесть часов, – сказала Пайн, когда они сели в машину. – Мы можем поехать в клуб и попытаться поговорить с кем-нибудь, пока там мало посетителей. Вы согласны? – спросила она, глядя на Уоллиса.
– Пожалуй, – отозвался он.
– Есть какие-то проблемы? – поинтересовалась Пайн.
– Нет, никаких, – ответил Уоллис.
– Мир достаточно велик, чтобы в нем жили самые разные люди, – заявила Пайн.
– Проклятье, мне это известно, – проворчал Уоллис. – И я имел возможность лично наблюдать это разнообразие. Просто ЛГБ, или как там их называют сокращенно, сбивают меня с толку.
– ЛГБТ, – поправила его Блюм. – Лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры, но и другие буквы по желанию могут прибавляться.
– Вот видите, об этом я и говорю, – ответил Уоллис. – Как нормальный человек может такое понять?
– Но вы и не должны, – сказала Блюм. – Это для тех, кто связывает себя с такими группами. Думаю, у них не возникает проблем с самоопределением.
Когда Уоллис в недоумении на нее посмотрел, Блюм добавила:
– Просто думайте о себе так: вы, вне всякого сомнения, ГМ.
– Я кто? – спросил смущенный Уоллис.
– Гетеросексуальный мужчина, – ответила Пайн. – Полагаю, это вы не забудете?
– Я тот, кто я есть. Как я могу такое забыть?
– Тогда вам должны быть понятны слова Кэрол.
Уоллис заморгал, а потом кивнул.
– Да… ну, пожалуй, я понял после ваших объяснений.
– Что же, «Серебряная раковина», мы идем к тебе, – сказала Блюм.
* * *
Они за двадцать минут доехали от многоквартирного дома до «Серебряной раковины», расположившейся в двухэтажном кирпичном здании, которое стояло на углу территории, переживавшей, мягко выражаясь, «переходный период».
– Ну, теперь я понимаю, почему его так называют, – сказала Блюм, когда увидела заведение в окно машины.
Одну из стен украшала фреска с изображением огромной серебряной раковины двустворчатого моллюска.
– Интересно, что это символизирует? – нервно спросил Уоллис.
– Может быть, владелец просто любит устриц, – ответила Пайн.
Они постучали в боковую дверь, им открыл мужчина в рабочем комбинезоне. Кларенс Споттер позвонил и предупредил, что они приедут, и их ждали. Тот же мужчина проводил их к ряду гримерных и остановился перед надписью карандашом: «МЕНЕДЖЕР». Он постучал, и им предложили войти.
Их провожатый распахнул дверь в маленькую комнатку, дверь за ними закрылась, и Пайн услышала шаги, удалявшиеся по коридору.
В комнате стояли два стула и потертый диван с полосатой обивкой, у дальней стены расположился туалетный столик с зеркалом и большими лампочками по периметру. Стены были выкрашены в цвет баклажана, на потолке доминировала люстра, сделанная, казалось, из миллиона кусочков граненого хрусталя.
Мужчина, одетый в длинный пеньюар с искусственным мехом на вороте и рукавах, сидел спиной к ним.
Они остановились в центре комнаты, и Уоллис откашлялся.
– Я полагаю, вам известно, почему мы здесь, – сказал он.
Сидевший на стуле мужчина повернулся.
Заметно за сорок, с резкими чертами лица, копна светлых волос с многочисленными заколками, в результате чего волосы плотно прилегали к черепу. По оценке Пайн, его рост составлял шесть футов и два дюйма
[32], вес был всего 160 фунтов
[33]. Прекрасная фигура. Очевидно, он начал гримироваться и уже закончил со щеками, губы стали ярко-оранжевыми, выщипанные брови были тщательно прорисованы, из-под них смотрели ошеломляюще голубые глаза.
– Лейн, – сказал мужчина.
– Лейн Гиллеспи, – сказал Уоллис. – Мы поняли, что вы с ним работали, мистер?..
Мужчина кивнул.
– Извините, меня зовут Тед Блэйкли. Я владелец этого заведения. Я… – Он приложил руку к лицу и разрыдался.
Блюм взяла несколько салфеток из стопки на туалетном столике и протянула Блэйкли.
Он кивком поблагодарил ее и вытер глаза. Когда он снова на них посмотрел, Пайн увидела у него на щеках следы слез.
– Простите, просто все… так неожиданно, – пробормотал Блэйкли.
– Я понимаю, для вас это настоящее потрясение, мистер Блэйкли, – негромко сказал Уоллис. – Быть может, нам лучше поговорить позже?
– Нет-нет, – решительно заявил Блэйкли. – Я сделаю все, чтобы помочь вам поймать чудовище, которое виновно в его гибели. – Он высморкался, выбросил салфетку в мусорную корзину и посмотрел на них снизу вверх. – Вы можете рассказать мне, что произошло?
– Тело мистера Гиллеспи нашли на кладбище в Андерсонвилле. Его застрелили.
– Андерсонвилль?
– Вы о нем слышали? – спросила Пайн.
– Нет. И Лейн никогда о нем не упоминал.
– Насколько я поняла, вы с ним дружили? – спросила Пайн.
– Мы были очень хорошими друзьями и коллегами. Выступали вместе на сцене.
– Как долго он здесь работал? – спросил Уоллис.
– Около года. Но я знал Лейна и прежде. Именно я предложил ему перебраться в Саванну. Я не сомневался, что здесь он станет звездой.
– Значит, вы знали о его… профессиональных способностях? – спросил Ларедо.
Блэйкли бросил на Ларедо испытующий взгляд и таинственно улыбнулся.
– Да, о профессиональных способностях, – повторил он.
– Когда вы в последний раз его видели? – спросила Пайн.
– В этой комнате три дня назад. Мы закончили последнее выступление вечера. Было около двух часов ночи. Мы выпили и отправились по своим делам.
– Вы не встревожились, когда он не явился на работу? – спросила Пайн.
– Нет, потому что я его не ждал. Лейн взял несколько выходных дней: он потянул правую четырехглавую мышцу, а еще у него распухла лодыжка. Мы делаем довольно сложные вещи.
– Я не сомневаюсь, – сказала Пайн. – А вы знаете, что он планировал делать во время своего короткого отпуска?
– Просто немного расслабиться. Лейн не говорил, что собирался куда-то поехать. И уж совершенно определенно не в… как вы сказали, называется город?
