Осталось сделать один шаг. Они оба это знают.
Она первая переходит границу. Обернувшись, прижимается к нему всем телом. Неважно, что наутро она пожалеет об этом. Неважно, что они оба пожалеют и долго не смогут смотреть друг другу в лицо. Неважно, что их руки знают дорогу, пройденную столько раз глазами и вожделением, но они будут отрицать это всю оставшуюся жизнь.
Они похоронят эту ночь в памяти, потому что слишком сильно будет раскаяние, осознание, что они предали того, кого больше нет. Они никогда не заговорят об этом, как будто и не было ничего.
Неизбывный стыд останется в их душах навечно.
* * *
Девятнадцать лет.
В тот солнечный день 3 апреля 1818 года Винченцо исполнилось девятнадцать лет. Почти все эти годы Иньяцио был ему отцом. Девятнадцать лет, как они с Джузеппиной пусть не в обычном смысле, но семья.
После закрытия магазина на прилавке появились ликеры и печенье — Иньяцио решил угостить работников. Дома их ждала Джузеппина, ради праздника она приготовила жаркое.
В октябре прошлого года, когда Винченцо вернулся, Иньяцио с Джузеппиной встречали его в порту. Мать обняла его тепло, крепко. Винченцо смущенно искал глазами дядю. Тот стоял в сторонке, кивнул ему. Подошел, они пожали друг другу руки.
Никаких нежностей.
Иньяцио сразу понял, что три месяца в Англии пошли Винченцо на пользу: вместо мальчика с пылким сердцем перед ним предстал молодой человек с гордой осанкой, четко очерченной линией губ, широкими плечами и решительным выражением лица.
Приехав домой, они расположились в гостиной. Носильщики тем временем заносили наверх багаж.
— Ты не представляешь, дядя, что я видел! Там всю работу делают машины, причем в два раза быстрее, чем люди.
Винченцо принялся рассказывать о паровых двигателях, прядильных машинах, локомотивах. Время от времени к ним заглядывала Джузеппина, гладила сына по голове, слушала его, сияя от гордости.
Иньяцио пристально разглядывал племянника.
— Вот почему англичане предлагают такие выгодные цены, — заключил он.
— Именно! И мы могли бы работать с ними, предложив им то, в чем они нуждаются. — Винченцо достал из кармана пиджака конверт, молча протянул его дяде.
— Названия и адреса фабрик, имена торговых агентов, — прокомментировал Иньяцио, пробегая глазами по листу. — Я доволен. Ингэм — хороший учитель.
Винченцо подпер рукой подбородок, легкая улыбка тронула его губы.
— В конце поездки мы остановились в Лондоне. Он встречался с торговыми агентами, землевладельцами, даже с некоторыми хозяевами фабрик. Они думали, что я при нем на побегушках, поэтому разговаривали с Ингэмом, не обращая на меня внимания. Слушая их, я понял, что им невыгодно иметь разных поставщиков.
Иньяцио заметил, что в глазах племянника вспыхнул огонек.
— Хорошо. А дальше?
— Мы можем быть посредниками на Сицилии. Взять, к примеру, танин: они используют его для обработки кож и фиксации цвета. У нас на Сицилии есть сумах, так? Из него делают танин. Закупим, измельчим, продадим на кожевенные заводы.
Он посмотрел на список имен, потом на племянника. Отросшая бородка делает парня взрослее, конечно. Но дело не только в этом: Винченцо стал другим — серьезным и даже строгим.
— Ингэм уже так работает, — пробормотал Иньяцио.
— Да. Но он англичанин. А мы местные, мы можем сделать цены ниже…
Джузеппина прервала разговор, позвала их к столу.
Винченцо жестом велел ей подождать, вытащил из дорожного саквояжа два свертка.
— Это тебе, дядя. А это для мамы.
Джузеппина радостно, как девочка, приняла подарок — отрез ткани с восточным орнаментом. Развернула его, поднесла к лицу.
— Шелк! — воскликнула она. — Но это очень дорого!
— Точнее, китайский шелк. Я могу себе это позволить. — Он гордо посмотрел на дядю и сказал ему, кивнув на второй сверток: — Открой свой.
Темное сукно для костюма и галстук. Иньяцио оценил качество ткани, ее мягкость.
— Это продукция одного из заводов Бена. Я расскажу тебе за столом.
Они говорили долго и все не могли наговориться.
* * *
Иньяцио сидит за письменным столом, Винченцо изучает реестры за прошлые годы, называет цифры, сравнивает количество купленного и проданного товара. Хина — их основной ресурс. Но и кроме нее есть кое-что.
— По сравнению с прошлым годом у нас увеличились продажи сумаха. — Винченцо листает реестр. — Почти весь сумах ушел на английский рынок. И поставки китайского шелка дали прибыль. Не успели мы привезти, как его буквально расхватали.
— Французы наступают англичанам на пятки. На днях Гули отправил большую партию сумаха в Марсель. — Иньяцио задумчиво кусает губы. — Знаешь, Виченци, я подумал, что, если мы предложим им не только танин, но и шкуры? Англичане выделывают кожу баранов и козлов, а здесь этого добра хватает. Что скажешь?
Винченцо согласно кивает.
— Надо попробовать. Вы с отцом начинали с маленькой лавки, как ты всегда говоришь, а теперь мы получаем товары почти со всей Европы. Подготовим предложения? Ты вот думал о коже, а я хотел поговорить с тобой о французах, которые покупают серу. Слышишь меня? Потому что…
Дядя молча указывает ему на папку с заметками Маурицио Реджо.
— Я уже думал об этом. Поговорил кое с кем, с купцами, управляющими на шахтах, разузнал, на каких условиях продается сера. — Он смотрит на племянника, во взгляде ирония. — Ты что, хочешь учить меня ремеслу?
Смех Винченцо согревает его душу.
* * *
Стоит январь 1820 года, очень холодно. Иньяцио в последнее время мучается ревматическими болями, требует, чтобы в конторе, в подсобке магазина, хорошо топили.
Винченцо чистит апельсин, корки бросает в горящие угли. В воздухе витает приятный цитрусовый запах. За последние два года Винченцо сильно вырос. Иньяцио наблюдает за ним и понимает, что не только тело его изменилось, но и разум. Он становится холодным, расчетливым.
К примеру, он решил импортировать и продавать порошок хины из Англии, прекрасно зная, что аптекарей Палермо эта новость не обрадует. На днях его усилия увенчались успехом: медицинская канцелярия, ведающая лекарственными средствами на Сицилии, выдала ему официальное разрешение, тем самым оградив Флорио от возможных претензий. Покупатели на этот чистый, качественный порошок нашлись сразу.
И все-таки найдутся те, кто будет против, подумал Иньяцио.
Так что когда к ним в кабинет постучался работник и с испуганным видом сказал, что прибыла делегация фармацевтов — «просят объяснений», — дядя и племянник обменялись понимающими взглядами. На пороге стояла небольшая группа мужчин в черных плащах. Впереди — Кармело Сагуто и брат его жены, Венанцио Канцонери.
