Джузеппина старается прогнать грустные мысли. Их дом нельзя назвать роскошным, но у них есть горничная, которая приходит ежедневно, и еще одна помогает в тяжелых делах. Из мебели, привезенной из Баньяры, осталась только коррьола. Остальное все новое, даже белье.
О таком достатке двадцать лет назад Джузеппина и не мечтала. И все же она скучает по Баньяре. Скучает по новорожденному сыну, привязанному к материнской груди.
Вдали от родной земли она — как остров на острове. Она с радостью отказалась бы от всего, чтобы вернуться. В Баньяру. К маленькому Винченцо.
А вдруг она смогла бы полюбить Паоло? Как знать.
Она уже не помнит голос мужа. Но помнит его строгое лицо, резкие движения, суровые упреки. От него Винченцо взял цвет волос, острый взгляд и решимость, граничащую с непреклонностью.
Когда Джузеппина думает о тепле, о ласке, молчаливом одобрении, ей вспоминается другое лицо, и она испытывает — снова и снова — некое робкое чувство и вместе с тем — преданность дикого животного.
* * *
Джузеппе Пайно не единственный, до кого дошли слухи о Флорио. На следующий после похорон день к ним в магазин заглянул Гульельмо Ливиньи, секретарь еще одного оптового торговца, Николо Раффо. Пришел, чтобы узнать, есть ли у них запасы сумаха, и как бы между прочим спросил, вовремя ли они оплатят поставку сахара за предыдущий месяц. Так они узнали, что Сагуто приходил в контору Раффо с намерением выкупить их долговые расписки. В своей обычной манере, с измышлениями и недомолвками, Сагуто намекнул, что Флорио не заплатят по счетам, поэтому попытался убедить Раффо отдать ему документы.
— Мне-то было бы выгодно, дон Иньяцио, — со вздохом заключил Гульельмо. — У него в руках были деньги… но я не согласен на такую подлость по отношению к вам. И вообще, я не понимаю, почему он вас так ненавидит… Вы всегда такой обходительный.
— Благодарю вас за оказанную нам честь, дон Ливиньи. Кармело Сагуто гложет зависть и злость. Ни я, ни мой племянник ничего плохого ему не сделали. Он мнит себя неизвестно кем, а ведь он просто секретарь дона Канцонери, и только. Время сейчас трудное, но, клянусь честью, вы получите свои деньги, все до последнего чентезимо.
Когда Ливиньи выходит из кабинета, Винченцо спрашивает с опасением:
— Дядя, неужели мы действительно в беде?
Иньяцио закрывает дверь, идет к сейфу.
— Не совсем так. Но у нас мало денег в кассе, в этом правда.
— Зато у нас есть векселя.
Иньяцио облокачивается на стол.
— Виченци, все просто: люди не платят, а если не платят, то и денег у нас нет. Бумажками сыт не будешь. Придется просить заем. Нам нужны наличные. — Ему трудно даются эти слова.
Желудок у Винченцо странно ноет. До сих пор дядя не подпускал его близко к делу, а теперь…
— Но все узнáют! Этот мерзавец Сагуто всем раструбит!
— Понимаю, черт возьми! — Иньяцио бьет кулаком по столу, чернильница подпрыгивает. — Но у нас нет выбора, а значит, придется забыть о гордости. Поклонишься — голова не отломится, как говорят старики. Придется, а куда денешься? — Он трет нос. — Ты иди домой. Мне еще нужно встретиться кое с кем. И, пожалуйста, ничего не говори маме…
Винченцо чувствует, как горят щеки. Он бормочет: «Да, дядя», и, схватив куртку, идет прочь. Беспокойство вытеснило из головы все мысли. Даже мечты о прекрасных черных глазах, при встрече с которыми он вот уже несколько недель краснеет и заикается, как ребенок.
Ситуация складывается сложная.
Дело не только в гордости. Нелегко найти надежного человека. Найти того, кто даст им ссуду и не растрезвонит об этом всему городу.
Когда Винченцо будет столько лет, сколько сейчас его дяде, он поймет, чего стоило Иньяцио это решение.
* * *
Иньяцио возвращается поздно вечером.
Джузеппина помогает ему снять пальто. У него тоже побелели виски, отяжелели веки.
— Хорошо ли ты спишь? — неожиданно спрашивает она.
— У меня впереди целая вечность, чтобы отдохнуть. А сейчас нет времени, особенно после войны с французами. — Он протягивает руку, хочет прикоснуться к ее лицу. — Спасибо за заботу.
Джузеппина уклоняется от ласки.
Иньяцио с горечью опускает руку.
— Винченцо?
— Он у себя в комнате. Я хотела поговорить о нем.
В наступившей тишине повисли немые вопросы.
Они идут на кухню. Марианна готовит тунца, хорошенько вымачивая его: часто меняет воду, чтобы смыть лишнюю соль. Густой запах подливки с картошкой возбуждает аппетит.
Джузеппина знаком просит кухарку уйти и, когда за той закрывается дверь, начинает разговор.
— Он сам не свой в последнее время. Ты тоже заметил?
Иньяцио пробует соус, подцепив его из горшка кусочком хлеба.
— Ух! Ну да. Сегодня он целый день пялился в витрину магазина. По-моему, кого-то ждал. — Он облизывает пальцы. — Соус очень вкусный!
— Кого? — Джузеппина бледнеет.
— Есть у меня одно подозрение. Да не волнуйся ты, не все же ему за твою юбку держаться! — Иньяцио говорит неохотно, не хочет раскрывать секреты племянника.
Но Джузеппина — мать, и ее не проведешь.
— Кто она?
— Дочь баронов Пиллитери. Я заметил, он всегда садится за ней в церкви. А как-то раз вызвался лично обслужить ее в магазине. Он ненавидит стоять за прилавком, но тут вдруг оттолкнул приказчика, чтобы поговорить с ней.
— Изабелла Пиллитери? Худая как щепка, кожа да кости? Дочь дворян, проигравших в карты все состояние?
— А мне она кажется благоразумной девушкой. Говорит тихо, скромная…
— Еще бы! Как подумаю, чего натворили ее отец и брат, — последнюю рубаху пришлось отдать за долги! Я бы от стыда из дома ни ногой. Ей одна дорога — в монастырь, да и туда не возьмут: никакого приданого не осталось. — Джузеппина нервно расхаживает по кухне. — Ты уверен, что это она?
— Нет, но весьма вероятно. Она живет здесь рядом, на площади Святого Элигия, — Иньяцио умалчивает, что Винченцо, по крайней мере, дважды вызывался сбегать туда с поручением.
— Не лучше ли найти ему девушку в Баньяре и женить, немедленно? — Джузеппина хватается за голову.
— Забудь о Баньяре и свадьбах по сговору, пожалуйста! — говорит Иньяцио. — Винченцо — взрослый мужчина, ты не можешь держать его при себе вечно, он уже не ребенок. Ему скоро восемнадцать! Раз уж мы об этом заговорили, я давно хотел тебе сказать вот что: скоро Винченцо отправится в Англию вместе с Ингэмом и его секретарем. Он давно просит меня об этом, Ингэм согласился взять его с собой. Перемена места пойдет ему на пользу, а там, глядишь, и от фантазий избавится.
— Как? Уедет? В Англию? — Джузеппина опускается на стул, прижав руку к груди. — Мой сын собирается уезжать, а ты ничего не говоришь? Так вот почему он изучает английский язык с секретарем этого торговца!
