Иньяцио вздыхает, предчувствуя, о чем пойдет речь.
— Проходи. — Он опускается на стул, потирает виски. Он очень много работает. Винченцо, однако, этого не понять: в пятнадцать лет смотришь на мир через призму эгоизма и думаешь, что знаешь всё. Иньяцио указывает ему на стул. — Так что ты хотел мне сказать?
Винченцо плюхается на стул, как пустой мешок.
— Приходила донна Контичелло. Опять! — Он закрывает лицо руками. — Про ее подагру я знаю больше, чем ее доктор. Требует, чтобы ее обслуживали только я или ты, говорит, что хочет иметь дело с хозяевами, а не приказчиками.
— Что в этом плохого? — Иньяцио кусает губы. — Бедняжке нужно с кем-то поговорить, а ты ей симпатичен. Всегда говори «да», и она будет счастлива. И вообще, как ты сидишь? Выпрями спину, смотри на меня, руки на коленях. Сколько раз тебе повторять?
Винченцо подтягивается, но не убирает руки от лица, умоляюще смотрит на дядю.
— Но почему я должен стоять за прилавком? Терпеть не могу людей, которые жалуются, мне хочется сбросить их в море. Лучше я буду помогать тебе и синьору Реджо в конторе, ты же знаешь, я хорошо умею считать. Пожалуйста!
— Нет. Я тебе уже объяснял, почему. — Иньяцио пригвоздил его к стулу взглядом.
— Потому что таким образом я могу научиться понимать людей и угадывать, что им действительно нужно. Потому что я усвою науку, не буду бояться трудностей. Потому что я научусь уважать работу других, — Винченцо насмешиво перечисляет, загибая пальцы. — Я ничего не забыл?
— Да. — Иньяцио обводит глазами контору. — Все, что ты здесь видишь, мы с твоим отцом заработали, открыв небольшую лавку, похожую на кладовку. Я хочу, чтобы ты понимал, чтó это место значит для нас, для Флорио.
Винченцо опустил голову, шумно сопит. Молчит.
— Возвращайся к работе, — велит ему Иньяцио.
Мальчик уходит. Лицо Иньяцио посветлело. Племянник, конечно, похож на Паоло, но в то же время он совсем другой. Всегда радостный, любит смеяться, смотрит на жизнь без страха.
Винченцо — его гордость, его отрада. Он очень смышленый, но этого недостаточно. Нужно еще крепко стоять на земле.
Так он думает, когда стеклянная дверь снова открывается.
— Кстати, а зачем приходил синьор Мацца?
— Что у тебя в голове! — Иньяцио поднимает глаза к потолку, протягивает ему бумаги: — Вот, читай.
Винченцо не нужно упрашивать дважды. Он берет бумаги, пробегает их глазами.
— Страховка?
— Да. Мы с Винченцо Маццей решили застраховать крупную партию сумаха, уксусного дерева. То есть мы вносим определенную сумму и можем рассчитывать на компенсацию в случае, если с товаром что-то случится.
— Чтобы не повторилось, как тогда, с кораблем капитана Ольсена, когда тебе пришлось заплатить выкуп за пряности?
Иньяцио показывает строку в документе.
— Вот именно. Если ты помнишь, нам пришлось выложить кучу денег, чтобы вернуть свой товар.
— Здесь, в Палермо, никто так не делает. Но мне кажется, что это правильно… — заключает Винченцо, возвращая бумаги. Он высокий, ростом почти с дядю.
— Да. Страховка тебя не разорит, а если что-то случится с товаром и ты его не получишь, тогда тебе придется туго, но не все это понимают, — терпеливо объясняет Иньяцио. — Я согласился, когда узнал, что страховым обществом управляет Абрахам Гиббс. Англичане вызывают уважение, у них есть флот, они могут противостоять французам, а мы нет. Мы должны брать с них пример, учиться защищать свои интересы. Здесь, в Палермо, они арендовали склады и торговые дворы и могут торговать на всем Средиземноморье. Палермо и Мальта — вот их надежные причалы. Они знают, как защитить торговцев: страхуют товары уже не одно десятилетие, и у Гиббса есть большой опыт в этом деле. К тому же он не только торговец, но и английский консул, а это дает нам дополнительные гарантии. Я тут подумал… — он роется в бумагах, достает одну и дает Винченцо. — Раз уж ты не хочешь стоять за прилавком, поработай рассыльным. Это для Ингэма. Убедись, чтобы он лично это прочел.
— Для Беньямино? — глаза у мальчика загорелись. Винченцо очарован этим человеком, который говорит с сильным иностранным акцентом, заправляет делами и повелевает людьми одним взмахом руки. Денег у него много, очень много, если он может позволить себе арендовать целый корабль, чтобы отправить в Британию товары, которые покупает на Сицилии. Среди английских купцов, таких как Джон Вудхаус, Джеймс Хоппс или тот же Гиббс, он самый известный. Может быть, не самый богатый — пока нет, думает мальчик, — но уж точно самый ловкий. Самый решительный.
— Для тебя — синьор Ингэм. Запомни, Винченцо, уважением воздаст тебе тот, к кому ты относишься уважительно. Если он наш сосед, это не дает тебе права на фамильярное обращение. А теперь пошевеливайся.
Мальчик исчезает за дверью.
Иньяцио вздыхает. Иногда ему кажется, что он действительно его отец, и как отец ругает его и любит.
И все же…
Есть в этом парне нечто темное. Оно редко проявляется. Некое бунтарство, дух протеста — вот что беспокоит Иньяцио; поскольку ему самому никогда не приходилось испытывать подобного чувства, он не знает, как следует реагировать.
* * *
На виа Матерассаи весна выплескивается с узких балконов, из цветов, из ваз с ароматическими травами, из развешанного на солнце белья, из запаха мыла и кипящего томатного соуса. Колышущиеся белые занавески сменили закрытые от зимних ветров ставни.
На улицах много людей, особенно торговцев, модно одетых на английский манер в жилет и суконную куртку. С площади Сан-Джакомо доносятся крики продавцов и дальше, на виа Арджентьери, звенят молоточки ремесленников. Смуглый моряк разговаривает с рыжеволосым человеком на смеси арабского и сицилийского.
Винченцо беспечно, руки в карманах, проходит несколько метров, отделяющих магазин от дома Бенджамина Ингэма. Англичанин богаче всех на этой улице. И даже богаче многих аристократов Палермо.
Расстегивает воротник куртки, стучит. Дворецкий в ливрее провожает его в приемную, где сам Ингэм приветствует его.
— Молодой Флорио! Добро пожаловать! Проходите, прошу вас.
— Синьор… — Винченцо, уставившись в спину англичанина, идет за ним в кабинет. Разница в возрасте у них чуть меньше пятнадцати лет, но все же молодой англичанин куда опытнее, жизнь многому научила его, он выглядит намного старше своего возраста.
Бен Ингэм носит пластрон и одежду простого покроя. Морщины на его лице, потемневшем под сицилийским солнцем, — свидетельство упорства, требовательности и дисциплины. Винченцо ощущает силу, исходящую от этого человека, его кипучую энергию. Он будто бы овеян дыханием ветра. Что-то ощутимое и вместе с тем неосязаемое заставляет людей держаться от него на некотором расстоянии. Он никогда не повышает голос, не выходит из себя, как другие торговцы, — в этом нет нужды.
