Демон, который сидит у него внутри, вот-вот пробудится в его теле.
Сейчас он думает не о брате, не о племяннике — о себе.
Он всегда стоял на шаг позади нее. Если и прикасался к ней, только со всем почтением.
Он может сделать это сейчас, когда Паоло далеко, прикован к постели.
И Джузеппина смущена. Но когда она впивается в него глазами, замешательство проходит. Она гладит его по щеке, проводит пальцами по губам.
На мгновение Иньяцио представляет, что было бы, окажись он на месте Паоло.
Джузеппина была бы его женой, Винченцо — его сыном, этот дом — их домом. Их дни и ночи, дети, которые у них родились бы в Баньяре или здесь, в Палермо. Их маленькая совместная жизнь, в которой они были бы счастливы, или, по крайней мере, спокойны.
Но это не его жизнь.
Джузеппина — жена его брата, а он — предатель. И это — позор.
Он закрывает глаза — ненадолго удержать жизнь, о которой мечтал. Он крепко обнимает ее, прежде чем отпустить, а затем уходит, чтобы не поддаться искушению.
* * *
Через несколько дней Маттия возвращается в Марсалу на фелуке мастера Сальваторе. Иньяцио дал ей денег, Джузеппина одарила долгим объятием. И все-таки Маттия уезжает с тяжелым сердцем, ничто не облегчило ее боль: ни нежность Виктории, ни щербатая застенчивая улыбка Винченцо. Она знает, что ей не суждено увидеть Паоло, своего брата. Она знает, что есть раны, которые не лечит время.
* * *
В комнате удушающий запах болезни, это зловоние не в силах перебить даже свежий весенний воздух. Лимонное дерево тянется к окну. Почуяв первое тепло, в его ветвях трещат цикады.
С порога комнаты Джузеппина смотрит, как грудь Паоло тяжело вздымается и опускается. Она кусает губы. Все в ее жизни стремительно рушится.
Вдруг на плечо ложится рука.
— Вот и я. Старался управиться как можно скорее. — Иньяцио подходит к ней, говорит на ухо: — В лавке я все уладил. Маурицио будет вместо меня, пока… сколько нужно.
Джузеппина его не слышит. Иньяцио это замечает по ее растерянному взгляду.
— Я привез Винченцо. Он играет в саду, побудь с ним немного.
Она с облегчением соглашается.
Она хотела бы заплакать, но не может. Мужа она никогда не любила, и все-таки жаль его. Она горюет не только о нем — о себе тоже, потому что знает: ей будет его не хватать. Пустоту будет нечем заполнить долгие годы.
Она жила с Паоло без любви, бывало, испытывала к нему и ненависть. Она не сможет попросить у него прощения за то зло, которое они причинили друг другу. Паоло переступил порог, за которым не поговорить. Они могли бы поговорить сейчас, но не поговорили. Чувство вины за это останется с ней навсегда. Станет ее земным Чистилищем.
Иньяцио отсылает из комнаты задремавшую в углу горничную. Услышав голос брата, Паоло поворачивает голову. Его глаза лихорадочно блестят.
Иньяцио присаживается на кровать. Он больше не спрашивает брата, как тот себя чувствует. С тех пор как цирюльник зашел в лавку и сказал, что болезнь разрушила легкие Паоло, они отбросили эту лицемерную формальность.
— Ему осталось недолго, — сказал цирюльник.
Иньяцио поблагодарил его, отдал причитающиеся деньги и продолжил работу.
Но Паоло долго сопротивлялся. Сила и упрямство Флорио поддерживали в нем жизнь.
Брат берет его за руку.
— Сегодня горничная усадила меня под лимон. Я закашлялся, пошла кровь, много крови. Пришлось переодеться. — Слова даются ему тяжело. — Говорят, Бог дал, Бог и взял. — Лицо Паоло освещает слабая улыбка. — Всё… всё у меня забрал…
Кашель. Долгий, мучительный. После приступа Паоло снова говорит, голос — как скрип железа по камню.
— Тебе нотариус Леоне сказал, что я составил завещание?
— Да. — Губы Иньяцио, которые он прикрывает платком, пересохли.
Паоло не хватает воздуха. Иньяцио приподнимает ему голову, дает выпить воды. Потом говорит:
— Никто не обидит его, пока я жив. Я нашел учителя, который будет учить Винченцо латыни и прочим предметам вместо Антонино Гальяно, ведь его скоро рукоположат в священники…
Паоло машет рукой, прерывает брата.
— Хорошо, хорошо… — Он сжимает его руку, и Иньяцио чувствует, как мало у брата осталось сил. — Послушай, ты должен стать ему тем, кем я уже не смогу быть.
— Ты знаешь, я люблю его, как родного сына. — Иньяцио накрывает руку Паоло своей.
— Нет. Больше, понимаешь? Ты должен вырастить его. Им всем нужны деньги, а ты должен стать ему отцом. Понял? Отцом.
Он пристально смотрит на брата, словно хочет проникнуть ему в голову.
Это невыносимо. Иньяцио встает. Во дворе Винченцо и Джузеппина играют под лимоном. Он старается говорить медленно, подбирает слова. Не хочет волновать Паоло.
— Я встретил в порту одного из двоюродных братьев Барбаро. Он передал мне сообщение от нашего зятя.
Паоло поднимает слабую руку.
— Боже! Я так много думал про них, про него и Маттию. — Он плачет. — Я понял, что это наказание, которое послал мне Господь. Когда он заболел, я мог бы ему помочь. Это было бы милосердно. Когда приехала сестра, я не захотел повидаться с ней. Бедная… Я оттолкнул ее. — Паоло вытирает глаза. — Ты передашь Маттии, что я ее прощаю? И прошу ее простить меня! Что же я наделал! Дьявол помутил мой разум. Это мое проклятие!
Иньяцио смотрит на брата. Он хотел бы что-то сказать, утешить, но слова не идут из горла, а сердце, кажется, сжалось так, что превратилось в детский кулачок. На лице у брата читается неподдельный страх. Должно быть, он чувствует смерть совсем рядом, если просит прощения, если раскаялся в своей черствости.
Паоло приподнимает голову. Потные волосы прилипли ко лбу.
— Так что? Что просил передать мне Барбаро?
Иньяцио вздыхает. Этот вздох приносит облегчение, выпускает голос на свободу.
— Он говорит, что молится за тебя и желает тебе скорейшего выздоровления.
Непонятно, почему, но эта фраза кажется ему смешной. Он смеется, и брат смеется вместе с ним.
Они смеются, как будто жизнь — это шутка, а чахотка Паоло — лишь фарс, задуманный Создателем, будто можно вернуться назад и все уладить. Но нет, и это самое смешное: все взаправду, привычный мир рушится, рвется.
Смех Паоло превращается в кашель. Иньяцио бежит, протягивает ему таз, в который брат сплевывает сгустки крови и слизи.
Иньяцио обнимает его. Паоло очень худой. Болезнь съела его, оставив лишь кожу да кости, — оболочку, вместилище неукротимого духа, который не хочет сдаваться. Еще нет.
* * *
Когда Винченцо через несколько дней откроет двери, он увидит на пороге человека в черной сутане с фиолетовой столой. Это священник из Оливуццы, дон Сорче. Лицо у него раскраснелось от жары.
