Не дожидаясь ответа, Иньяцио торопливо и вместе с тем осторожно поднимается по ступеням. На пороге останавливается, ждет, когда глаза привыкнут к полумраку.
Посуда, стулья — все валяется на полу. У кадки рассыпана мука, белое облачко еще кружит в воздухе.
У Иньяцио сжимается сердце: это дом Джузеппины, ее приданое. Это семейный очаг Джузеппины и Паоло, радушно приветивший и его, Иньяцио. Грустно сейчас видеть дом таким бесприютным.
Иньяцио колеблется. Он знает, что будет, если придет новая волна.
Нерешительность длится мгновение. Иньяцио бежит в дом, срывает с постелей одеяла.
Пробирается в свою комнату. Находит мешок с рабочими инструментами, хватает его. Видит железную шкатулку на полу. Открывает. Обручальное кольцо матери сияет в полумраке словно в утешение.
Кидает шкатулку в мешок.
В коридоре на полу валяется шаль Джузеппины: должно быть, невестка, убегая, обронила. Она никогда не расстается с ней, носит эту шаль с первого дня, как вошла в их семью.
Он хватает шаль, бежит к лестнице, спешно крестится на распятие у входа.
Через минуту земля снова начинает дрожать.
* * *
— Быстро прошло, слава Богу.
Иньяцио отдает брату одеяла, другим укрывает Викторию и, наконец, протягивает Джузеппине шаль. Та, спохватившись, ощупывает свои голые плечи, ночную сорочку:
— Но…
— Я нашел ее на полу, — объясняет Иньяцио, опуская глаза.
— Спасибо, — бормочет Джузеппина. Закутывается в теплую мягкую шаль, чтобы согреться. Дрожит не только от ночной прохлады — от тревожных воспоминаний.
— Зря мы стоим на улице. — Паоло распахивает дверь хлева. Корова мычит, будто возражая, а Паоло тащит ее за привязь вглубь сарая. Зажигает фонарь. Кидает охапки сена к стене.
— Виктория, Джузеппина, садитесь!
Это проявление заботы, Иньяцио знает, но тон у Паоло беспрекословный. Джузеппина и Виктория растерянно смотрят на небо, на дорогу. Они так и будут стоять во дворе всю ночь, если не сказать им, что делать. Это обязанность главы семейства. Быть сильным, защищать — вот задача мужчины, особенно такого мужчины, как Паоло.
Виктория и Джузеппина падают на кучу соломы. Девочка сворачивается калачиком, сжав кулачки перед лицом.
Джузеппина смотрит на нее. Смотрит и не хочет вспоминать, но коварная, гадкая память хватает за горло и затягивает в прошлое.
Ее детство. Смерть родителей.
Джузеппина закрывает глаза, тяжело вздыхает, отгоняя воспоминания. Пытается отогнать. Она прижимает к себе Винченцо, затем осторожно открывает разрез ночной сорочки. Ребенок мигом прилипает к груди. Ручкой мнет тонкую кожу, ноготками царапает ареолу соска.
Она жива, ее сын жив. Он не останется сиротой.
Иньяцио стоит на пороге. Внимательно смотрит на дом. В темноте он пытается определить, не просел ли фундамент, не покосились ли стены, но ничего не видит. Он не спешит делать выводы, но таит надежду, что на этот раз все обошлось.
Воспоминание о матери — порыв ветра в ночи. Мать смеется, протягивает руки, а он, маленький, бежит ей навстречу. Шкатулка в мешке вдруг кажется очень тяжелой. Иньяцио вынимает шкатулку, достает золотое кольцо. Сжимает его в кулаке, прижав руку к сердцу.
— Мама! — шепчет он едва слышно.
Это молитва, которая дает утешение. Это тоска по ласке, которой ему так не хватало. С семи лет. С тех пор, как умерла Роза, его мать. Шел 1783 год, год кары Господней, год, когда земля дрожала, пока от Баньяры не остались лишь обломки. Та катастрофа затронула Калабрию и Сицилию, тысячи людей погибли. В одну ночь землетрясение унесло несколько десятков жизней только в Баньяре.
Тогда он и Джузеппина тоже оказались рядом.
Иньяцио хорошо ее помнит. Худенькая бледная девочка стояла рядом с братом и сестрой и смотрела на два земляных холмика, отмеченные одним крестом: ее родители погибли под обломками дома.
Он был с отцом и сестрой; Паоло стоял чуть поодаль — руки сжаты в кулаки, хмурый взгляд подростка. В те дни оплакивали не только своих близких: родителей Джузеппины, Джованну и Винченцо Саффьотти хоронили в тот же день, что и его мать, Розу Беллантони, прощались тогда и с другими жителями Баньяры. Фамилии повторялись: Барбаро, Сполити, Ди Майо, Серджи, Флорио.
Иньяцио смотрит на невестку. Джузеппина поднимает глаза, их взгляды встречаются, и вдруг он отчетливо понимает, что ее преследуют те же воспоминания.
Они говорят на одном языке, чувствуют одну боль, несут в себе одно одиночество.
* * *
— Надо пойти посмотреть, как остальные, — Иньяцио машет рукой в сторону холма за Баньярой. Огоньки в темноте означают, что там жилье, там люди. — Ты что, не хочешь узнать, все ли в порядке у Маттии и Паоло Барбаро?
В его голосе нотки сомнения. Иньяцио двадцать три года, настоящий мужчина, но для Паоло он ребенок, тот, что прятался за родительским домом, за кузницей отца, когда их мать его ругала. Потом, при другой, новой жене отца, Иньяцио никогда не плакал. Просто смотрел на нее с нескрываемой ненавистью и молчал.
— Зачем? — Паоло пожимает плечами. — Дома стоят, значит, все в порядке. Сейчас ночь, темно, а Пальяра далеко.
Но Иньяцио с тревогой смотрит на дорогу, переводит взгляд на холмы, окружающие город:
— Нет, все-таки пойду, посмотрю, как они.
Он идет по тропе, ведущей к центру Баньяры, вслед ему летит ругань брата.
— Вернись! — кричит Паоло, но Иньяцио лишь машет рукой и мотает головой, мол, нет, уходит.
Он босой, в одной ночной рубашке, но словно не замечает этого. Нужно проведать сестру. Иньяцио спускается с холма, где лежит Пьетралиша, и быстро входит в город. Повсюду камни, обломки, куски штукатурки, разбитая черепица.
Вот бежит человек, у него рана на голове. Кровь блестит в свете факела, которым он освещает переулок. Иньяцио пересекает площадь, идет по узким улочкам, куда из дворов высыпали куры, козы, собаки. Кругом суматоха.
Во дворах женщины и дети громко молятся, перекрикиваются, чтобы узнать новости. Мужчины ищут в завалах заступы, мотыги, ящики с инструментами — единственное, что может обеспечить пропитание, что ценнее еды или одежды.
Иньяцио идет по дороге, ведущей в предместье Гранаро, где находится дом Барбаро.
Вдоль дороги виднеются каменные и деревянные лачуги.
Раньше здесь стояли настоящие дома — он тогда был мал, но хорошо помнит. Их разрушило землетрясение 1783 года. Кто мог, отстроил свое жилище заново из того, что удалось спасти. Кто-то сумел на месте руин построить большой и богатый дом, как сделал Паоло Барбаро, муж их сестры, Маттии Флорио.
Маттия сидит на скамейке босая. Темные глаза, строгий взгляд. Дочь Анна крепко вцепилась в ночную сорочку матери, на руках у которой спит малыш Рафаэле.
