И слиткам в ларях казначейства не место: скоро — вопрос времени — придут гарибальдийцы и конфискуют золотой запас, а он и впрямь внушительный.
Один Бог знает, куда денется это золото.
Правильно он сделал, что не сдался, не уступил Пьетро Росси, который пытался его уволить.
Даже сейчас, сейчас, когда ему дышат в спину, когда все рушится, он знает, что делать. Собирает бумаги, засовывает их в сумку: для дома Флорио они станут пропуском в будущее.
* * *
Палермо дышит ветром сирокко и ожиданием.
Гарибальди совсем близко, менее чем в десяти километрах. Город ждет его и боится, не зная, выходить ли навстречу «краснорубашечникам» и парням — крестьянам, которые присоединились к отряду Гарибальди и помогли ему во время битвы при Калатафими, или же забаррикадироваться и защищаться, что представляется бесполезным.
Семьи разъединены. Город расколот. Кто-то закрылся дома, запер на засовы двери и окна, женщины перебирают четки, мужчины дрожат за закрытыми ставнями. Многие молодые люди взяли в руки ружья и приготовились к осаде.
Гарибальдийцы подходят к городу 23 мая, но не со стороны моря — со стороны гор. Жители Палермо видят пыль сражений, слышат грохот пушек и выстрелов. Через четыре дня Палермо уступает: ворота Порта-Термини — самый слабо защищенный въезд — захвачены группой смельчаков. Тогда Бурбоны решают бомбить город с моря, но слишком поздно: в результате битвы на виа Македа город окончательно завоеван.
Мужчины в красных рубашках проходят по виа Порта-Термини и рассеиваются по городу. Молодые люди — и не только — смешиваются с толпой, которая говорит на итальянском с разными интонациями и новыми звуками. Палермцы обмениваются объятиями, недоверчивыми взглядами, размахивают флагами и от греха подальше прячут семейные драгоценности. Улицы, заваленные мебелью, из которой строили баррикады, расчищаются, обнажая фасады палаццо.
Жители Пьемонта, Эмилии, венецианцы, римляне открывают для себя непристойную, чувственную красоту города, о которой они знали по рассказам высланных товарищей. Кафедральный собор с его арабскими шпилями и Королевский дворец с мозаикой норманнского периода соседствуют с величественным зданиями эпохи барокко с большими, словно дутыми балконами. Домики моряков и рыбаков перемежаются с внушительного вида палаццо, как, скажем, палаццо князей Бутера.
Странный город, говорят они, нищий, грязный и царственный одновременно. Краски города их завораживают, стены домов цвета охры будто отражают свет солнца. Им непонятно, как вонь сточных канав не смешивается с ароматным запахом померанца и жасмина, украшающих дворы аристократических палаццо.
Но, пока солдаты осматриваются, пока Гарибальди объявляет, что останавливаться нельзя, что нужно двигаться вперед и освобождать все королевство от Бурбонов, в городе, в другом месте, другие мужчины заключают договоры и подписывают соглашения. Временное правительство заседает в палаццо, который теперь переименован в палаццо Преторио, но это все тот же Городской дворец, в котором в 1848 году ожидало наказания революционное руководство.
Прошло двенадцать лет, и некоторые тогдашние мятежники вернулись: постаревшие, возможно, более циничные, но не менее решительные. Многим надо завершить давние дела или заключить новые договоры, и переполненный людьми город для подобных занятий — место далеко не идеальное. Лучше бы другое, более спокойное, подальше от толпы и любопытных ушей.
Близ виа Порта-Термини, за палаццо Айютамикристо, недалеко от монастыря Маджоне, стоит величественное, строгое здание.
Во дворе у входа — экипажи. Из здания доносятся возбужденные людские голоса.
Внутри — зала с окнами, занавешенными парчовыми портьерами.
Один из командующих переворотом встречается здесь с Винченцо и Иньяцио Флорио. Двое часовых стоят на страже у двери. Проходящие мимо них понижают голос.
Отец и сын сидят неподвижно, будто окаменели. Лица не отражают никаких эмоций.
Иньяцио поглядывает на отца, чтобы знать, как себя держать.
Гарибальдийский командир выжидательно молчит.
— Сведения, которые я вам предоставляю, подтверждают, что у меня есть точные сведения о размере капитала Королевского банка. Я подставляю себя под большой удар, разглашая эту информацию, — говорит Винченцо без тени самодовольства. Хлопает рукой по портфелю, который держит на коленях, по тому самому, что был при нем, когда он ходил в Королевский банк несколько дней назад.
Каждое слово — капля, звенящая в тишине.
— Меня заинтересовало ваше предложение. Генерал Гарибальди будет проинформирован. Полагаю, он по достоинству оценит ваше действенное участие в производстве пушек для гарибальдийцев, отлитых на вашем заводе «Оретеа».
— Я считал это своим долгом сицилийца. Мои рабочие, замечу кстати, узнав, что делают пушки, предназначенные для борьбы против Бурбонов, работали, не замечая времени и усталости.
— Вы предусмотрительно выждали, пока не поняли, куда ветер дует.
— И он дует в правильном направлении.
Гарибальдийский командир выдерживает паузу. Барабанит пальцами по столу. У него палермский выговор с едва заметным иностранным акцентом.
— Как бы то ни было, вы поставили ваше производство на службу революции. Я первый признаю ваши заслуги, — снова начинает он. — Я уполномочен вести переговоры по передаче Королевского банка, и ваша секретная информация даст нам правдивую картину ситуации. Полагаю, ваше участие в деле пока этим и ограничится.
Винченцо сощуривает глаза.
Гарибальдиец закуривает сигару, медленно тушит восковую спичку, помахав ею в воздухе. Усы, пожелтевшие от табака, подрагивают в предвкушении теплого дыма. Он затягивается, стряхивает пепел в тарелочку. Рядом лежит пистолет: это его несколько дней назад он использовал для устрашения бурбонских солдат, когда возглавлял одну из колонн гарибальдийцев, ворвавшихся в город. Он смотрит на Винченцо и читает его мысли.
— Do ut des
[16], — произносит он наконец. — Так я и думал.
— Совершенно верно.
Пауза. Иньяцио смотрит, восхищенный идеальной выдержкой обоих. Дуэль без ненависти.
— Что вы хотите? — спрашивает мужчина.
— Полномочия создать кредитное общество для торговых нужд Сицилии. — Винченцо скрещивает руки на массивной груди. — Если Савойя приберут к рукам Королевский банк, нам, коммерсантам, придется финансировать себя другим образом.
Завеса дыма превращается в занавес для ведения наблюдения, в сеть, задерживающую несказанные слова.
— Вы, дон Флорио, человек, мало сказать, любопытный. Сначала вы сдали в аренду свои пароходы Бурбонам для патрулирования острова, а теперь продаете информацию о Королевском банке Савойе. — Он взмахивает рукой, пепел от сигары падает на пол, разлетаясь по майолике. — Да вы откровенный оппортунист!
