Достаточно было седому мужчине произнести эту фразу, как тетка в очках тут же прикусила язык.
Я достала блокнот, открыла его на нужной странице и протянула ему.
εννέα γράμματα
– С языком все понятно, а вот смысл и правда загадочный.
– Что это за язык?
– Древнегреческий.
– А как переводятся слова?
– Это произносится как «эннеа граммата» и означает что-то вроде «девять знаков» или «девять цифр».
– Ого…
– Но без контекста совершенно непонятно, что имеется в виду.
– Может, есть какая-то книга с этими словами в названии?
– Понятия не имею. Сходите в библиотеку, она на последнем этаже.
– Без студенческого билета…
– Скажите, что вас послал профессор Деламар. Если возникнут проблемы, пусть позвонят мне.
– Спасибо! Огромное спасибо!
Я вылетела из секретариата и, перепрыгивая через ступеньку, помчалась вверх по лестнице. В библиотеку я вошла запыхавшись. Имя профессора оказалось самым лучшим пропуском, и я отправилась бродить среди набитых книгами шкафов, толком не понимая, где и что искать. Библиотекарша, приятная блондинка лет пятидесяти, в клетчатом костюме и с аккуратной стрижкой каре, видя мою растерянность, предложила помощь. Я сказала, что ищу книги, содержащие в названии греческие слова «эннеа граммата» и касающиеся человеческой психики или какой-то близкой сферы.
– Так вы ничего не найдете. Пойдемте со мной.
Она отвела меня к своему рабочему столу, достала из шкафа огромные папки и раскрыла их. Я увидела бесконечные списки слов со ссылками на издания и кодами стеллажей.
– Это глоссарии, – пояснила она. – Достаточно найти нужное выражение, и мы увидим книги, где оно упоминается.
Минут десять она безуспешно перерывала каталог за каталогом. С каждой секундой моя надежда таяла. Наконец обнаружилась ссылка на единственную книгу, где упоминалось это греческое выражение: «The Herald of Coming Good», автор Г. И. Гурджиев.
– Пойдемте.
С уверенным видом она пробиралась по лабиринту библиотеки к тому стеллажу, номер которого подсказал глоссарий. Я шла следом, стараясь не отставать.
– Хм… Очень странно.
– Что такое?
– Ее нет на месте.
– Может, кто-то взял?
Она покачала головой, пробегая глазами ряды книг на соседних полках.
– Нет, ее никто не брал. Может, поставили не на свое место… Хм… Нигде не видно. Пойдемте.
Мы вернулись к столу, и она снова погрузилась в изучение каталогов.
– У нас больше нет этой книги, – наконец сказала она.
– Как это?
– Она поступила в тысяча девятьсот тридцать третьем году, но, оказывается, вскоре после публикации автор снял ее с продажи и потребовал вернуть весь тираж, в том числе из библиотек.
– Зачем ему понадобилось это делать?
– Понятия не имею.
Вот засада.
Это означало, что идти в другую библиотеку не было смысла. Кажется, я зашла в тупик.
– А можно найти информацию об авторе, его жизни и других произведениях?
– Сейчас посмотрю, есть ли у нас биография.
Библиотекарша опять полистала глоссарии и довольно быстро нашла ответ на мой вопрос.
– «Господин Гурджиев», автор Луи Повель, издано в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Подойдет?
– Да.
Я снова проследовала за ней вдоль книжных шкафов, и на этот раз мы нашли то, что искали. Пару минут спустя я уже сидела за столом у окна, рядом со студенткой, изучавшей толстенный справочник по лингвистике.
Я просматривала книгу в надежде найти хоть что-то, связанное со схемой характеров братства Kellia.
Георгий Иванович Гурджиев был по национальности армянином, современником Фрейда, увлекался сначала наукой, а потом оккультными практиками. Он совершал долгие путешествия в Индию, Тибет, Центральную Азию и страны Средиземноморья в поисках тайных знаний, причем деньги на поездки добывал мошенническим путем и довольно быстро стал миллионером. Он утверждал, что общался с тибетскими ламами и накшбандийскими суфиями, а в Туркестане нашел последователей древнего братства Сармунг, от которых узнал секреты внутренней трансформации. Судя по всему, найти точные сведения о его жизни не представлялось возможным – столькими легендами и вымыслами он окружил собственную фигуру. В Москве он создал институт, в котором передавал знания небольшому кругу учеников. Бежав от русской революции, он успел пожить в разных странах, прежде чем осел во Франции, где в тысяча девятьсот двадцать втором году купил бывший монастырь неподалеку от Фонтенбло и разместил там свою школу. В то время многие интеллектуалы переживали экзистенциальный кризис, искали смысл жизни и жаждали духовного пробуждения. Многие из них заинтересовались учением Гурджиева и вошли в число его учеников. Среди них была английская писательница Катрин Мэнсфилд и будущий философ Жан-Франсуа Ревель.
В школе Гурджиева царила строжайшая дисциплина: она, по его словам, должна была освободить последователей от всего наносного и поверхностного и дать проявиться истинной сущности. Каждому ученику он сообщал основные характеристики его психики, стержень его эго.
Многие термины были мне знакомы – их упоминал Оскар Фирмен во время наших бесед. Стало ясно, что между этими двумя людьми или как минимум между их теориями существовала какая-то связь.
Я продолжила просматривать книгу.
Следуя суфийской традиции, Гурджиев взял за привычку сообщать людям, какой тип идиотизма их характеризовал. Проводя беседы и давая упражнения, он унижал своих последователей с целью раздавить личность и заставить замолчать эго…
Одна из его учениц, Катрин Мэнсфилд, болела туберкулезом. Гурджиев отмахнулся от предписаний ее врача и заявил, что владеет секретами врачевания, происходящими из более древней традиции, чем современная медицина.
Он заставил ее спать зимой в холодном хлеву, утверждая, что исходящая от коров духовная энергия исцелит ее. Бедняжка умерла прямо там…
Повель, тоже тяжело заболевший благодаря «помощи» гуру, сделал такой вывод: «Некоторые из тех, кто соблазнился опытом Гурджиева, открыли для себя не только путь духовного роста, но еще и путь болезни, путь на больничную койку или на кладбище».
Гурджиев умер в восемьдесят с чем-то лет, окруженный своими последователями в американском госпитале в Нёйи. Перед тем как навсегда покинуть этот мир, он спокойно посмотрел на них, а затем с загадочной улыбкой проговорил: «Я оставляю вас в незавидном положении».
В ужасе я закрыла книгу.
