Обложившись счетами от поставщиков мяса и рыбы, я сделала некоторые подсчеты, позволившие оценить рентабельность ресторана. Затем я собралась с духом и отправилась на кухню.
Родриго готовил обед. Печи гудели, масло в сковородках переливалось, все было пропитано запахом жаркого.
Для начала я стала молча наблюдать за его работой.
– Тебе что-то нужно? – настороженно спросил он.
Я отрицательно покачала головой, сделала знак, чтобы он продолжал, не обращая на меня внимания, и спряталась подальше в угол.
Довольно быстро мои догадки подтвердились: он резал мясо на глаз, и порции в тарелках довольно существенно различались.
– Вот что я тебе предлагаю, – сказала я наконец.
Он обернулся, подняв бровь:
– Что?
– Давай взвесим те порции, которые уже лежат на тарелках.
– А?
– Смотри! Где твои весы?
Он показал головой куда-то в сторону.
Я взяла две тарелки с жарким из говядины, которые дожидались, когда официант заберет их, и поставила на рабочий стол рядом с весами.
Затем двумя пальцам схватила кусок мяса с первой тарелки и положила на чашу весов.
– Эй! Что ты делаешь?
– Хочу взвесить мясо.
– Но ты же все испортила! – воскликнул он так, словно произошла катастрофа. – Смотри! Ты размазала весь соус! Это же черт знает что…
– Я верну мясо на место, а тарелку мы просто вытрем.
– Нет-нет! Ты все испортила!
Этот человек делал трагедию из любой мелочи.
– Смотри, это кусок весит сто шестьдесят два грамма.
– И что?
Я выложила мясо обратно на тарелку.
– Да не так, не в ту сторону! Это выглядит смешно! Как будто говядина обиделась на цветную капусту…
– Ничего не изменилось.
– Все изменилось! Ты вообще не уважаешь мою работу!
«Не будет же он плакать из-за того, что я развернула кусок мяса!»
Я взвесила вторую порцию:
– Сто тридцать девять грамм. Видишь?
– Ну да, немного меньше, и что?
– В том-то и дело, что ста сорока граммов на человека вполне достаточно. Давай не будем выходить за пределы этой цифры.
– То есть ты хочешь сказать, что я плохо справился с тем куском, да?
– Ты должен все взвешивать, прежде чем готовить, и, если порция получается больше ста сорока грамм, отрезать кусочек.
– Отрезать кусочек?
– Да.
– И что я с ним сделаю?
– Положишь на другую тарелку и добавишь к ней столько, сколько нужно.
– Ага, отлично! Я буду поваром, который делает блюда из кусочков!
– Давай посмотрим на это здраво. Клиенту важно качество мяса, а не то, как оно порезано.
– Бред какой-то! Может, сразу измельчить и насыпать в тарелку нужное количество?
Он начал заводиться, и я решила закончить разговор, пока еще могла выносить степень его иррациональности.
– Это тебе решать. Можешь использовать остатки на следующий день, сделать из них фарш или что-то другое – на твое усмотрение. Ты же видишь, что сейчас мы могли бы сэкономить двадцать два грамма, а это двенадцать-тринадцать процентов стоимости куска. С нашими финансовыми трудностями такими вещами нельзя пренебрегать.
– А, так вот в чем дело! Я виноват, что у фирмы нет денег? Ты на это намекаешь?
Он весь побагровел, а я никак не могла взять в толк, почему он так резко отреагировал на факты и простой анализ ситуации. Чем больше эмоций он обрушивал на меня, тем больше мне хотелось ничего не чувствовать и поскорее отстраниться. Нужно было поразмыслить и найти логичное объяснение его нелогичному поведению.
Скорее всего, Родриго обладал характером номер четыре. Я узнавала в нем то, что пережила накануне: непреодолимое желание сбежать от банальной повседневной жизни в богатый, насыщенный переживаниями внутренний мир. У него были любимые способы выделиться: он ненавидел следовать правилам, гнушался повторять два раза один и тот же рецепт, хотел быть не как все и, о чем бы его ни просили, всегда поступал по-своему. В результате он попадал в ту же ловушку, что и я днем раньше: с одной стороны, огромная потребность быть уникальным, чтобы не слиться с общей массой и не потонуть в ней, а с другой – тяжелое переживание своей отделенности, невозможности стать своим, ощущение себя дефектным и недостойным любви.
Он вел себя несколько иначе, чем я накануне, но Фирмен несколько раз повторял, что один и тот же характер может проявляться тысячью разных способов и что в мире нет двух абсолютно одинаковых людей. Нас объединяют только базовые принципы, они же фильтры в сознании: то, что побуждает к действию, порождает эмоции, искажает картину мира и подсказывает, как интерпретировать события.
Я ненадолго задумалась, вспоминая, что именно говорил утром Оскар Фирмен о моем предыдущем характере. Мне хотелось объяснить нашему повару, как он устроен, чтобы он успокоился и здраво взглянул на ситуацию.
– Родриго, я сейчас расскажу, что с тобой происходит и почему ты так злишься…
– Что со мной происходит? Ты хочешь сказать, что со мной что-то не так?
– Вовсе нет, просто хочу кое-что пояснить. Каждый из нас имеет свой собственный характер, который заставляет нас особым образом воспринимать себя и других. Людям с твоим типом личности кажется, будто в них есть нечто, чего другие не в силах понять и… хм… ну, скажем, оценить. Поэтому, если тебе указывают на что-то, ты воспринимаешь это как упрек и тяжело переживаешь.
– Ты хочешь сказать, что я слишком чувствительный?
Его глаза покраснели. Я терялась в догадках, что это могло означать. Он злился? Или стыдился?
– Пожалуйста, не обижайся, но…
– Как я могу не обижаться? Ты говоришь, что я слишком чувствительный, а мне после этого еще и обижаться нельзя?
– Я просто пытаюсь донести до тебя одну мысль. Я делаю замечания не для того, чтобы обидеть, а чтобы какие-то вещи ты делал немного по-другому. Можно просто выслушать и принять к сведению, не испытывая негативных эмоций. Я знаю, почему ты так остро реагируешь на мои слова: в глубине души тебе кажется, что с тобой что-то не так. Но на самом деле все хорошо, в тебе нет никакого изъяна. Ты можешь расслабиться и не чувствовать себя плохим, если кто-то просит тебя изменить подход к работе.
– Офигеть, что я слышу! Ты говоришь, что у меня в голове какие-то бредни, что я, как чувак из психушки, что-то там себе придумываю, что у меня вообще поехала крыша и при этом я не должен обижаться, когда слышу такое.
– Нет…
– С меня хватит!
