Я вспомнила вчерашний день, и мне стало не по себе. Да, мы хорошо заработали, но какой смысл в том, чтобы наживаться на обмане и пичкать людей низкопробной едой?
Миксер, которым помощник Родриго взбивал муку с яйцами, жалобно стонал, устав от долгой работы и готовый в любой момент пасть смертью храбрых в липком сладком месиве.
Кексы… Есть ли что-нибудь примитивнее?
Такое меню можно предлагать только на заправочной станции где-нибудь в глуши.
– А что, если… что, если сделать наоборот? – обратилась я к Родриго.
– Ты о чем сейчас?
– Вместо того чтобы привлекать клиентов низкими ценами и подавать всякую гадость, давай предложим что-нибудь изысканное и по-настоящему качественное?..
– Ну, мне такая идея нравится гораздо больше, но это будет дорого, придет мало народу…
– Лучше иметь несколько постоянных посетителей с тонким вкусом, чем толпы туристов, сжирающих все на своем пути.
– Это тебе решать…
– Тогда так и поступим! Имей в виду, я рассчитываю на тебя. Сделай нам такие пирожные, которым позавидует мишленовский ресторан!
Нужно было срочно снять вульгарную вывеску, позорящую наше заведение, а для этого найти Бобби.
– Он только что был здесь, но потом сорвался с места и убежал за чипсами. Корабль стало качать и его затошнило, – сообщил Родриго.
Я вошла в ресторан. Официанты встречали первых клиентов, пришедших на обед. Куда бы я ни бросила взгляд, мне всюду мерещился Натан, словно отсутствие делало его поистине вездесущим.
Бобби я обнаружила около рояля с ведерком краски в руке.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь перекрасить крышку.
– Не смей!
– Но ты сама сказала…
– Я передумала.
– Ладно-ладно, – пробурчал он, уходя.
Ему не понять…
Следы на старом рояле – это отпечатки жизни, отпечатки истории. Понадобились годы, чтобы в том месте, где пианисты один за другим прикасались к крышке, черный лак побледнел. Подумать только, этот инструмент побывал в Лондоне, в Индии, в Швейцарии…
Я представила лондонского музыканта тридцатых годов и влюбленную в него молодую женщину. Она видит, как его изящная рука опускается на клавиши, вихрь переживаний захватывает ее – и одновременно захватывает меня, смотрящую на нее. Все пропадает, и вот уже перед глазами другая картина: сцена из черно-белого фильма «Касабланка», где Ингрид Бергман меланхолично бросает черному пианисту: «Сыграй еще раз, Сэм!», а потом слушает мелодию, погружаясь в воспоминания.
Я почувствовала, как его меланхолия постепенно становится моей…
Эти следы на крышке рояля – огромная ценность. Их надо беречь как зеницу ока.
Простые смертные не умеют видеть настоящую красоту. Только чувствительные души могут заметить ее и оценить по достоинству…
* * *
Вдруг я вспомнила про вывеску. Пришлось снова бежать за Бобби, чтобы он ее снял.
Обед прошел нормально. Хотя правильнее было бы сказать «банально». Я умирала от скуки, глядя на действия, повторяющиеся изо дня в день, всякий раз абсолютно одинаково.
Когда меня назначили директором, я решила проводить часть обеденного времени в ресторане, чтобы сотрудники чувствовали мою причастность к общему делу. Но в тот день я ощущала себя не в своей тарелке, как узурпатор, захвативший трон, не принадлежащий ему по праву. К тому же я видела, с каким пренебрежением относятся ко мне официанты: никто не считал меня достойной управляющей…
Катель, напротив, проявляла небывалую активность, в ресторане, среди своих подчиненных, она чувствовала себя как рыба в воде. Эта женщина напоминала мне машину, исправно выполняющую свою работу, что бы ни случилось. Чем больше я наблюдала за ней, тем больше узнавала характер номер три, который примерила на себя накануне вместе с желанием непременно победить, постоянным самообманом и потребностью во всеобщем восхищении.
В какой-то момент она, видимо, заметила мой взгляд и уверенной походкой направилась ко мне:
– Что-то не так?
– Перестань играть роль.
– Что, прости? – переспросила она с натянутой улыбкой.
– Тебе не нужно всегда быть на виду, добиваться целей и работать лучше других, чтобы чувствовать, что ты что-то значишь.
– Подожди…
– Не обязательно изображать из себя администратора зала, чтобы хорошо выполнять работу.
– А я и есть администратор зала.
Боже, как объяснить ей, что профессия – это не вся она? Что достижения и результаты – не вся она? Как объяснить, что, если преуспеет кто-то другой, она от этого не станет хуже?
– Просто будь собой, и ты станешь гораздо счастливее.
Она смерила меня взглядом:
– Я и так счастлива.
– Ладно, забудь.
Кажется, я зря старалась, она неспособна меня понять. Если человек считает себя восьмым чудом света, невозможно убедить его в обратном.
«Давай, живи с этим убеждением и профукай свою жизнь!»
Я вышла из ресторана.
За всеми этими переживаниями я забыла проверить индивидуальные планы по выручке, которые накануне попросила составить для каждого официанта. Но надо сказать, в тот день меня это не особо волновало. Разве можно получить какие-то результаты от людей, втискивая их в тесные рамки? И потом, есть удачные дни и есть неудачные. Человек не робот и не может постоянно быть одинаково активным и успешным. Все зависит от настроения. Поэтому надо поддерживать каждого, независимо от того, в чем именно проявляется его талант, в кулинарии или в продажах. Только по-настоящему самовыражаясь, человек может достичь успеха, а значит, и отличных результатов.
После обеда ко мне подошел аудитор с неизменным блокнотом и ручкой в руках. Даже в такую жару на нем был все тот же тесный костюм и галстук. Он явно пытался уличить меня в ошибке, задавая дурацкие вопросы о чае и пирожных.
– Вы поменяли тактику.
В его глазах навыкате читался упрек.
– Я поменяла пирожные.
– Но я вижу, что вы сменили низкосортную выпечку на десерты премиального сегмента. Каков ваш прогноз относительно доходов вследствие этой перемены?
Услышав эту ахинею, я с трудом подавила вспышку гнева.
– Я не стратег и не бухгалтер. Я занимаюсь рестораном, месье Раффо.
– Но вы же подсчитывали, к чему может привести это решение?
Кажется, маленький проныра решил учить меня, как правильно работать, хотя сам ни черта не понимает в этом ремесле! Разговаривает как с дурочкой! Меня снова охватила ярость.
– Хороший ресторатор чувствует, чего хотят клиенты. Пусть ковыряются с цифрами те, кто не умеет считывать знаки.
