Я шла и шла, полностью отдавшись этим переживаниям. Поднявшись на борт, я увидела своих сотоварищей: в приподнятом настроении они накрывали столы к обеду. Каждый занимался своим делом, каждый чувствовал себя частью слаженного механизма. Меня вдруг поразило то, как они были связаны друг с другом и с тем местом, где проводили несколько дней в неделю, в то время как я… я ощущала себя лишней…
Парадокс заключался в том, что, как бы тягостна ни была моя отделенность от других, я бы ни за что не согласилась стать обычной официанткой среди себе подобных.
Все это слишком давило на меня. Я сразу спряталась в своем кабинете.
Не успела я сесть, как зазвонил телефон. Я метнула на него злобный взгляд. Почему он такой громкий? Нехотя я взяла трубку.
– Алло!
– Братства Kellia не существует.
Это был Ален, приятель из налоговой. От звука родного голоса мне стало хорошо на душе.
– Как это?
– Их нет в базе налогоплательщиков и вообще ни в одном из наших каталогов. Если бы они вели хоть какую-то экономическую деятельность, мы бы так или иначе узнали о них. Невозможно скрываться так много лет…
– Ничего не понимаю… Я хожу туда каждый день… Встречаюсь с их великим магистром…
– Скажи мне его фамилию и имя.
– Оскар Фирмен.
– Фирмен? Странное имя.
– Это фамилия.
– Я же в другом порядке спрашивал.
В его тоне мне почудилось раздражение. Я почувствовала себя глупо и промолчала.
– У тебя есть какие-то еще сведения о нем? Дата рождения? Адрес?
– Нет, – призналась я. – Но возможно, здание принадлежит братству? Или самому Оскару? А может, они его арендуют?
– Я выясню, что там с собственностью.
– Спасибо, Ален.
– Пока не за что. Только ни в коем случае не звони мне на работу.
– Да-да, поняла, я же не идиотка.
Я обиженно бросила трубку.
Мимо с неприлично-громким рычанием пронесся катер. Звук быстро затих вдали, и под мерное покачивание корабля я снова погрузилась в свои мысли.
Никаких документов.
Реми говорил, что это тайное братство, но мне и в голову не приходило, что в наши дни возможна такая степень таинственности.
Вдруг эти люди гораздо опаснее и могущественнее, чем могло показаться при виде спокойного мудрого старика, к которому я ходила каждый день?.. А ведь этот любезный человек мог оказаться страшным манипулятором… Что, если я попала в западню и всю жизнь буду мучиться, переходя от одного вида страдания к другому в зависимости от того, какую личину на меня наденут?..
Я начинала понимать, что значит навсегда потерять свою истинную сущность. Отныне моя душа будет блуждать по миру, воспринимая его так, как захочет старик, в чьи лапы я попала. Никто меня не сможет понять, и даже я сама…
– А в каком туалете-то дверь скрипит?
От неожиданности я чуть не подпрыгнула.
В дверях стоял Бобби и смотрел исподлобья. Как он посмел ворваться ко мне, наплевав на то, в каком я эмоциональном состоянии?
«А в каком туалете-то дверь скрипит?»
Вульгарность его речи напомнила о профессиональной трагедии, которую я переживала. Трагедии, ставшей следствием бессмысленных финансовых недоразумений.
– Ну так в каком?
– Бобби, – удрученно вздохнула я, – можешь смазать все двери во всех туалетах, какие только пожелаешь…
– Ладно, ладно…
Бобби был всего лишь пешкой в этом утилитарном мире, пустота которого наводила тоску. В мире созданном не для таких, как я.
– А, кстати, Катель еще просила посмотреть, как убрать все эти шумы. Ну там когда мимо проходит другой корабль, а у нас тут от качки все скрипит и трещит. В общем, я хотел…
– Даже не думай, несчастный! В этих звуках весь шарм нашего «ПигмаЛиона»! Избавиться от них – все равно что совершить святотатство!
Он сразу ушел, и я вздохнула с облегчением.
То, что Бобби называл «шумами», было песнью «ПигмаЛиона», самой трогательной из всех, какую только можно придумать. Никакое другое судно не могло бы стонать так искренне. Когда до моего слуха доносилась эта тихая жалоба, это романтичное сетование, моя душа взмывала ввысь и парила над водной гладью… Я представляла нас с Натаном одних посреди океана… Мы стоим на палубе, а наша хрупкая посудина несется по волнам. Натан уверенно держит штурвал. Его волосы треплет ветер, на щеках трехдневная щетина. Я чувствую, как он смотрит на меня, и его глаза лучатся любовью. С трудом удерживая равновесие, я подхожу к нему, крепко обнимаю и прижимаюсь щекой к теплому морскому свитеру. Я чувствую йодистый запах моря, соленые брызги время от времени попадают мне на лицо. Мы стоим так целую вечность. Потом он блокирует руль, берет меня на руки и несет в каюту, где так изысканно сочетаются красное дерево и латунь. Одно движение – и вот мы уже сбросили одежду и предаемся любви, в то время как корабль качается на волнах, затерянный среди безбрежного океана…
Телефонный звонок вырвал меня из сладких грез. Безмозглая машина!
«Я не служанка, чтобы бежать по первому звонку».
Я дождалась, пока он замолчит, и мои мысли вернулись к Натану.
Мне его очень не хватало.
Зачем я уволила его? Вот почему сегодня утром он не обращал на меня внимания. Наверняка чувствовал себя ненужным. Я бы такое просто не пережила…
Без него корабль казался пустым, осиротевшим, лишенным главной своей ценности. А я чувствовала, что потеряла единственную поддержку, единственную родственную душу, помогавшую мне держаться в этом враждебном мире.
Я с трудом нашла в себе силы выйти из кабинета. Нужно было выпить кофе. В комнате отдыха витал волшебный аромат, напоминающий о Латинской Америке, а кофеварка смешно посвистывала, примерно как моя маленькая сестричка, когда только училась играть на флейте.
Гора посуды в раковине достигла рекордной высоты. Не иначе как сотрудники отказывались мыть чашки, чтобы досадить мне.
Я налила кофе и пошла с чашкой в кабинет, чтобы выпить его в тишине и покое. После этого я собрала волю в кулак и отправилась на кухню. Нужно было проверить, как там идут дела. На доске красовались названия вчерашних блюд: «Крабовое лакомство», «Шоколадное наслаждение»… Боже, как пошло и банально! А ведь я это всегда ненавидела.
Я схватила губку и мигом все стерла.
В кухне витали аппетитные запахи жареной птицы, карри, карамелизованного лука и винного соуса.
– Родриго, можешь называть блюда как захочешь.
Сначала он удивился моей внезапной перемене, но почти сразу его лицо засияло от радости.
Мойщик посуды уже готовил простенькие кексы к чаю.
