– Ну, вы можете написать заявление. Его рассмотрят, откроют расследование по факту нарушения закона, и организации придется предоставить информацию о своей деятельности.
– А сколько времени это займет?
– Не знаю, у нас еще не было таких прецедентов. Думаю, полгода-год.
– Ладно, не важно.
Я выбежала из префектуры. Мне становилось все страшнее.
В желтых страницах ничего.
В белых страницах ничего.
В библиотеке ничего.
Даже в префектуре ничего.
Кто эти люди? Почему они позволяют себе нарушать закон? Кто их покрывает?
Я уже прокручивала в голове истории одна страшнее другой, как вдруг увидела на площади три телефонные кабинки, стоящие в ряд.
Немного поколебавшись, я зашла в одну из них. Там была одуряющая жара и вдобавок отвратительно пахло. Кто здесь был и что он делал, что после него так воняло?
Я снова позвонила Алену:
– Извини, что снова беспокою. Я только что из префектуры, там нет устава. Служащая сказала, что это серьезное нарушение, представляешь? Ален, я ни в коем случае не хочу создавать тебе проблемы, но, кажется, я в опасности. Умоляю, скажи хоть что-нибудь об этом братстве! Мне плевать на финансовую сторону, я хочу знать, что это за люди. Пожалуйста, посмотри, есть ли у тебя хоть что-то о них!
Пауза.
– Извини, Сибилла, мне пора идти.
Раздосадованная, я положила трубку. Единственной радостью было выйти из тошнотворной кабинки и снова вдохнуть чистый прохладный воздух.
Фирмен ждал меня в одиннадцать. Оставалось чуть меньше часа. Я была в отчаянии.
Вдруг я вспомнила про запись сеанса. Реми предупреждал, что слушать ее вредно, а то и опасно. Но что, если попробовать?
Полчаса спустя я сидела дома. В руках диктофон, палец на кнопке «Play», в голове рой мыслей. Слушать или нет? Пойти сегодня к Фирмену или забыть о его существовании? А если пойти, то включить кассету или убрать подальше?
Ко мне вернулись старые друзья: страх и сомнения. Смертельный страх, способный отравить любой момент жизни, и ядовитые сомнения, заставляющие бегать по дьявольскому кругу, из которого нет выхода и где принятие самого пустякового решения превращается в пытку. Какой кошмар…
На лбу выступили капли пота, сердце бешено колотилось. Нет, я не хотела снова жить как прежде. Я достаточно настрадалась. Это не жизнь, а пытка. Та Сибилла должна была окончательно уйти в небытие и больше не возвращаться. Я прекрасно обходилась без нее последние два дня – смогу и дальше. Решено.
Я положила диктофон в сумочку и твердым шагом вышла из квартиры.
* * *
Не прошло и получаса, как я уже сидела в коричневом кожаном кресле лицом к лицу с Оскаром Фирменом, великим магистром таинственного братства Kellia, в знакомом помещении под крышей.
Пока фуникулер вез меня навстречу судьбе, я перемотала кассету в начало и стерла предыдущий сеанс. Для этого пришлось включить запись, заткнув пальцем отверстие микрофона. Я боялась, что без этой меры предосторожности звук будет хромать, а мне было важно иметь качественную улику в случае, если что-то пойдет не так и придется идти в полицию.
– Меня раздирает на части, – сразу призналась я. – Было ужасно тяжело снова стать прежней собой, но те две личности, которые вы мне дали, тоже оказались не идеальными. Да, конечно, у них были свои сильные стороны, но все же и с ними я намучилась.
– Верю, – ответил он, нисколько не удивившись.
Он напоминал автослесаря, который поменял мотор, сцепление и коробку передач, а теперь совершенно спокойно смотрит на машину, которая все еще не может сдвинуться с места.
– Поймите, когда я меняю характер, я делаю это не для того, чтобы сменить одну пытку на другую.
Он сделал глубокий вдох и поудобнее устроился в кресле.
– Страдания – это лишь следствие иллюзий, присущих тому или иному характеру.
– Я не понимаю.
– С первым характером вам казалось, что все нужно привести к идеалу. Только тогда вы могли бы почувствовать себя хорошо. Эта иллюзия позволяет человеку развить некоторые полезные качества – например, умение действовать и менять сложившийся порядок вещей. Обратная ее сторона – страдание из-за несовершенства мира. Вы начинаете замечать, что чем больше делаете, тем больше работы вас ждет. Бесконечность этого процесса подавляет и вгоняет в тоску.
– Да, так и есть…
– Второй характер ставил другое ограничение: вы могли радоваться жизни, только если другие относились к вам с признательностью и благодарностью. Пребывая во власти этой иллюзии, люди развивают в себе очень ценные качества: сострадание, альтруизм, эмпатию… Это же вовлекает их в бесконечную гонку за одобрением, которого всегда оказывается мало. Видите ли, если полностью полагаться на других и чувствовать себя живой и ценной, только получая их одобрение, у вас никогда не будет надежной почвы под ногами. Сами того не замечая, вы попадете в зависимость от других и будете страдать от этого. Евагрий говорил: «Берегись! Пытаясь излечить другого, ты сам можешь стать неизлечимым больным».
Все это, конечно, звучало убедительно, но главное он обходил стороной.
– Вы утверждаете, что причина страданий – иллюзии, но кто поместил их в мою психику? Вы сами это и сделали!
Он промолчал. Для меня это было равносильно признанию вины. Что за игру вел этот старик?
– Я хочу стать человеком, лишенным иллюзий, – твердо сказала я.
Он взял длинную паузу, прежде чем проговорить своим низким голосом:
– Жить без иллюзий означает не иметь личности.
Я несколько раз повторила про себя эту фразу, пытаясь уловить смысл, – напрасно.
– Это звучит очень абстрактно.
– Когда-нибудь вы поймете.
Не факт.
– То есть вы хотите сказать, что каким бы характером ни обладал человек, он все равно будет страдать?
– В этом есть доля истины.
– Но я вижу людей, которые терзаются меньше других! Они не такие тревожные, меньше зависят от мнения окружающих… Короче, я просто уверена, что есть характер, с которым жить куда проще!
Он опять немного помолчал.
– Вы правы, – наконец согласился он.
Я ликовала.
– Вот таким человеком я и хочу быть!
– Очень расплывчатая просьба…
– Дайте мне характер, который позволит действовать и быть активной, только без того жуткого перфекционизма, как в первый день. Еще я хочу быть позитивным и общительным человеком, но при этом не зацикливаться на желании постоянно помогать другим.
Он пожевал губами:
