Начнем с того, что представители разных групп животных имеют неодинаковые шансы после гибели хотя бы частично сохраниться на страницах палеонтологической летописи. Удостоиться, так сказать, каменного бессмертия. Лучше, конечно, сохраняются части тела, содержащие в себе твердое вещество: хитиновые панцири, кости, зубы, раковины. Львиная доля материала, изучаемого палеонтологами, представлена подобными объектами. Однако и на них пребывание в течение миллионов лет в слоях пород сказывается неблагоприятно. Окаменелые остатки трескаются, ломаются, а если вдруг окажутся на поверхности земли, то их быстро разрушают вода и ветер. Немудрено, что многие виды ископаемых животных известны по очень небольшому материалу, например по единственному зубу или обломку кости
[48]. Бывает и так, что само тело животного не содержит твердых частей, но от него остается след в иле на дне первобытного моря. Окаменелый след — вот он, перед нами, а оставившую его лапу, плавник или параподию поминай как звали… Но и в этом случае можно сделать кое-какие выводы о животном, оставившем этот след, и даже дать его научное описание.
Исследовательская задача, таким образом, состоит в том, чтобы на основе этих разрозненных обломков, обгрызенных ненасытным Кроносом, восстановить облик целого живого существа, а также попытаться представить, как оно двигалось, чем питалось, как добывало свою пищу. И здесь мы подходим к одной особенности, общей почти для всех наук, изучающих прошлое, — археологии, истории, палеоантропологии, палеонтологии, палеогеографии. Прошлое нельзя наблюдать непосредственно
[49], его можно только реконструировать путем интерпретации дошедших до нас свидетельств, неважно, окаменелая это челюсть или новгородская берестяная грамота. Реконструкция почти неизбежно предполагает домысливание, восполнение недостающих элементов мозаики за счет более или менее обоснованных догадок. Здесь открывается большой простор как для субъективных решений, так и для фантазии, что дает повод далекому от науки «обывателю» с порога объявлять все подобные реконструкции чистым вымыслом. Обыденному сознанию кажется невероятным, что можно всерьез рассуждать о том, чего нельзя увидеть (потрогать, понюхать, услышать, попробовать на вкус). Этого никто не видел, значит, «доказать» ничего нельзя. Но, даже игнорируя такой наивный нигилизм, исследователи минувшего тратят очень много времени, сил и нервов на споры в своей собственной профессиональной среде. И зачастую эти споры как раз посвящены интерпретациям того или иного события или явления, имевшего место в прошлом. Даже исторический факт, черным по белому записанный в старинной летописи, далеко не всегда принимается учеными как непреложная истина.
Откроем «Повесть временных лет», одно из самых древних и драгоценнейших для историка произведений русской литературы. В ней рассказывается о том, как в «лето 6370» (что соответствует 862-му году нашего летоисчисления) предки наши, устав от постоянных кровавых междоусобиц, решили: «„Поищемъ собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и судилъ по праву“. И идоша за море къ варягомъ, к руси». Придя к варягам, сделали им предложение, от которого невозможно было отказаться: «„Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нѣтъ. Да поидѣте княжитъ и володѣти нами“. И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по себѣ всю русь и придоша; старѣйший, Рюрикъ, сѣде Новѣгородѣ, а другий, Синеусъ, на Бѣлѣ-озерѣ, а третий Изборьстѣ, Труворъ. И от тѣхъ варягь прозвася Руская земля…»
[50]
Казалось бы, что может быть яснее? Ведь совершенно определенно написано о призыве скандинавов-варягов, от которых пошли не только истоки русской государственности, но и само имя — Русь. Тем не менее этот летописный рассказ до сих пор служит предметом ожесточеннейших споров. Еще со времен Михайлы Ломоносова историки разделились на два враждующих лагеря — норманистов и антинорманистов. Первые склонны доверять рассказу Нестора, вторые яростно опровергают его как легенду не только исторически недостоверную, но и прямо-таки обидную для национального чувства
[51]. Жестокая полемика по этому вопросу ведется вот уже почти два века, и конца-края ей не видно.
Посетители Палеонтологического музея им. Ю. А. Орлова Российской Академии наук, расположенного на юге Москвы, задрав головы, бродят среди гигантских скелетов вымерших чудовищ — различных динозавров или еще более древних рептилий. Останавливаются в изумлении перед огромными, как колесо автомобиля, раковинами спирально закрученных аммонитов. С уважением поглядывают на черепа индрикотериев и саблезубых тигров. Но вряд ли внимание многих привлекает скромный экспонат, затерявшийся в одной из бесчисленных застекленных витрин. Это всего лишь задняя часть скелета какого-то не очень крупного млекопитающего (рис. 3.2). Хвост и две лапы — это почти все, что сохранилось от существа, носящего звучное латинское название Semantor macrurus Orlov, 1931 (крупнохвостый семантор)
[52]. Остатки семантора были найдены в 1929 г. на берегу реки Иртыш на территории современной Павлодарской области Казахстана. Этот вид обитал в плиоцене, 4–4,5 млн лет назад.
