— Вы помните наш вчерашний разговор?
— Да. Я еще не совсем выжил из ума.
— Я только что побывал у Габриеля Бордери.
— Вы спятили? Проделали такой путь? Зачем?
— А до того я заехал в окрестности Парижа, к опекунам Колена Реми, Тьерри и Брижит Дюкурре.
— Ну точно спятили. Вы полный идиот.
Симона удивила грубость нотариуса.
— Почему?
— Ехать искать Колена Реми в окрестностях Парижа — верх идиотизма. Тем более что этот самый Колен Реми сейчас на каникулах совсем рядом, на Морнезе.
Симон потрясенно молчал.
Колен Реми на Морнезе?! В голове не укладывалось, что он попусту проделал весь этот путь туда и обратно… хотя обратно-то он еще не вернулся.
— Вы уверены? — крикнул он в трубку.
— Не орите! Да, я уверен. Он в лагере для подростков, здесь, у нас на острове. Уже две недели.
— Вы его видели?
— Он даже побывал у меня. Больше того, мне от него досталось. Этот мелкий засранец явился вчера утром, забрал свой подарок и удрал, серьезно травмировав меня.
Симон плохо представлял себе, как шестнадцатилетний мальчик мог покалечить нотариуса, но уточнять не стал.
— А потом вы его видели?
— Нет. Смылся — и адреса не оставил. Вел себя непредсказуемо.
— Вы уверены, что ему не грозит опасность?
— Если хотите знать мое мнение, я совершенно уверен в обратном. Досье, с которым он ушел, возбудит алчность всех проходимцев острова! Это все равно что разгуливать с банкой меда среди ос.
— И вы ничего не сделали?
— А что я должен был сделать? Я весь день провел в Кане, в университетской клинике, вернулся два часа назад. Гаденыш не промахнулся. Три недели придется ходить на костылях.
Жалости к нотариусу Симон не почувствовал.
— Это всего лишь подросток, и вы сами сказали, что он в опасности. Однако ничего не сделали, не позвонили в полицию.
— Зачем? Что я мог им сказать? Каждый должен заниматься своим делом, Казанова. Моя работа заканчивается на пороге конторы, соблюдение этого золотого правила позволило мне выживать на Морнезе тридцать лет. Да и потом, между нами говоря, не стоит слишком сильно беспокоиться. Этот Колен Реми очень похож на отца, по-моему, у него незаурядные способности.
55. Мой детский кошмар
Воскресенье, 20 августа 2000, 01:11
Лагерь на диком полуострове, остров Морнезе
В палатке все спали. Я потребовал, чтобы мне разрешили ночевать с остальными, а не одному в лазарете, и добился своего. В конце концов, среди людей я был в большей безопасности. По лагерю курсировали полицейские. Вечером они меня допросили, и я рассказал… кое-что.
Только факты. О своих впечатлениях я умолчал.
Я вернулся в палатку поздно вечером. После моего разговора с Тьерри и Брижит время тянулось медленно. Стефани принесла ужин — овощной салат и два кусочка курицы, я едва притронулся к еде. Отец Дюваль оставил альбом с черно-белыми фотографиями Морнезе и исторический труд про остров, но мне не хватило духу их открыть.
Поговорить с Арманом не вышло — возможно, он злился из-за того, что я его во все это втравил. Зато Мади долго меня успокаивала, рассказывала про своих родителей-алкоголиков, которые жестоко обращались с детьми, и как у них поочередно отбирали всех ее сестер и брата. Она вела себя удивительно мягко и спокойно и совсем не напоминала волчицу, которой прикидывалась. И была очень хороша в драных джинсовых шортах и майке с изображением неизвестной мне рок-группы. Большие темные глаза так и сверкали, я даже попытался взять ее за руку, но она сказала: «Сейчас не время, у меня есть парень, которому я каждый день звоню, а у тебя и без того неприятностей хватает».
Ровное дыхание спящих успокаивало. Я правильно сделал, вернувшись ночевать в палатку.
Страха не было. Совсем. Но уснуть я не мог.
В голове лихорадочно крутились мысли. Кто он, мой отец, — сволочь, негодяй, чудовище?
Отец, умерший десять лет назад, возвращается из загробного мира… чтобы убить своего сына! Сначала обольстив его иллюзиями.
Невозможно. И как-то глупо. Но ведь все это произошло.
Отец целился в меня из пистолета.
Почему же я не могу поверить? Потому что он мой отец?
Нет, не только!
Есть еще свидетельства, все люди, знавшие его, единодушны, ну за исключением дяди. Мой отец был порядочным и честным человеком. Измениться можно, но чтобы настолько? Стать собственной противоположностью?
Слишком невероятно.
Я ворочался в спальнике, пытаясь устроиться поудобнее. Рядом мирно сопели ребята. Нормальная жизнь, спокойный сон. У них.
Есть еще что-то, непременно должно быть! Разумное объяснение. Отец упоминал о заговоре, сказал, что я не должен никому доверять. Никому!
Ему удавалось скрываться все эти годы. И вдруг я понял…
Что, если это уловка?
Что, если поведение отца в присутствии Валерино — всего лишь роль, которую он играл? Роль, придуманная для того, чтобы завоевать доверие этого бандита. Почему бы и нет, в конце концов? Старый как мир фокус — притвориться, будто жертвуешь самым дорогим! Если бы мой отец в самом деле хотел нас убить, он бы нас застрелил. А он оставил нас запертыми в подвале, чтобы потом за нами вернуться. Или позвонить спасателям.
Да, все логично, мы не подвергались никакой опасности!
Отец блефовал.
Внезапно все сделалось очевидным.
И дядины обвинения теперь тоже стали понятными. Изображая моего отца чудовищем, он хотел одного — напугать меня. Отдалить от отца. Чтобы я не бросился ему на помощь.
Сначала меня убеждают в его смерти.
Потом я его узнаю́. Нахожу. Застаю врасплох.
Он импровизирует. Говорит мне правду — или часть правды. Но предостерегает от опасности, просит никому не доверять, ни во что не вмешиваться.
Да, всему есть логичное объяснение!
Притворяясь негодяем, он хотел спасти меня. Как и прежде.
Сон не шел. Я лежал и таращился в темноту.
Что еще от меня скрывали? Надо ли поделиться догадками с Мади и Арманом? Готовы ли они и дальше быть со мной заодно? Нет, они ведь убеждены, что едва избежали смерти. И виноват был мой отец.
Но мне нужна их помощь.
Я собрался вылезти из спальника, разбудить их, поговорить…
И замер от тихих шагов за брезентовой стенкой, совсем рядом.
Йойо?
