Стало ли мне легче?
Как ни странно, нет. Можно сказать, я ощутил разочарование.
— Спасибо, — отец взял папку, — вот ты и избавился от обузы.
Он тоже устроился на замызганном стуле, на другом конце сарая, словно намеренно устанавливая между нами дистанцию. Потянул за коричневую тесемку и открыл бежевую папку. Начал листать страницы. Их было много. Я ничего не мог разглядеть, но встать со своего стула не осмеливался.
Отец пристально посмотрел на меня, лицо суровое.
— Колен, ты ничего не брал отсюда?
— Я даже не открывал ее. Что-то не так?
— Нет. Нет.
Но я видел, что есть какая-то проблема.
Папины движения сделались более резкими, как будто ярость, которую он до сих пор сдерживал, пыталась прорваться наружу.
— Колен, ты пить хочешь?
Я помотал головой.
— А есть?
— Тоже.
Меня тошнило.
Сарай напоминал городскую свалку, по растрескавшимся стенам ползали какие-то насекомые. Отец нервничал — его выдавали руки.
— Колен, у нас осталось мало времени.
— До чего?
— До… Ты подумал о том, что я говорил тебе вчера вечером?
О чем именно? Он столько всего наговорил.
— Безумство Мазарини. Секрет, который ты хранишь. Об этом ты думал?
— Ну, немножко, — машинально ответил я.
На самом деле всерьез я об этом не задумывался. Безумство Мазарини? Секрет, который хранится во мне… Я по-прежнему помнил только сцены застолья. Папина ладонь тянется ко мне. Берет меня за руку. И эти крики.
— Ну так что? — чуть повысив голос, спросил отец.
Как же воняет тухлятиной. На ящике теснились грязные стаканы с остатками вина.
Вино.
Папина рука, протягивающая мне стакан с вином. Странно. Шестилетнему ребенку вина не предлагают.
— Колен!
Должен ли я поделиться с ним этим воспоминанием?
Про этот обед? Про эти крики? И про руку под юбкой тоже? Почему он меня расспрашивает? Сам разве не помнит? Но это нелепо!
— Один обед помню, — прошептал я.
Отец подался ко мне, сбросил стоявшие на ящике консервные банки, придвинул ящик к моему стулу и уселся.
— Последняя трапеза, — улыбнулся он. — Тайная вечеря! Иисус, апостолы и Иуда… Последний обед. Тот, когда все взорвались. Ты очень сильно испугался, Колен. Мы страшно переругались. Выкрикивали друг другу в лицо обвинения, выплевывали всю злобу, что копилась годами. Ты прятался под столом. Тебе не следовало видеть ту сцену. Мы поступили глупо. Надо было тебя поберечь.
Он тоже это помнил. Ну разумеется.
Значит, мне надо поискать другое воспоминание, нечто более определенное. Я попытался выбросить все из головы.
— А что ты помнишь еще? Кроме этого обеда?
Он все сильнее раздражался, и я неожиданно для себя тоже ответил раздраженно:
— Помню твою руку, которая протягивает мне стакан с вином. Только это.
Он машинально катал ногой по грязному полу пустую бутылку. Я чувствовал его растерянность.
— И еще я помню твою руку под юбкой у этой девицы. Джессики.
Я подумал, что сейчас он взорвется, влепит мне пощечину. Но мое признание, как ни странно, его скорее успокоило. И с ужасающей нежностью он сказал нечто чудовищное.
— Это я тоже помню, Колен. Тепло ее кожи. Джессика была настоящим ангелом. Она — лучшее, что было в моей жизни. Но понять это может только взрослый мужчина… Колен, я желаю и тебе когда-нибудь пережить подобное.
Нет!
Это я понимать отказывался.
Значит, вчера он мне соврал, когда поклялся, что между ним и Джессикой ничего серьезного не было.
Возможно, мой отец и в самом деле необыкновенный, увлеченный, решительный, прекрасный человек и ученый, которым все восхищались.
Но он обманывал маму!
Я наблюдал за ним. Носком правой ноги он нервно чертил круги на пыльном полу, рука у него слегка дрожала, и… я впервые заметил, что на безымянном пальце нет кольца, а ведь во всех моих воспоминаниях оно было.
Да, он ушел от мамы, бросил меня, скрылся…
С этой девушкой.
Он предал нас. Мама из-за этого умерла. Мне захотелось вскочить, все переломать в мерзком логове, переколотить пустые бутылки о грязные стены, разбить в щепки колченогие стулья.
Но я только посмотрел на отца. Лицо у него было спокойное, и он улыбался мне безо всякого смущения.
Неужели это — обычное дело? История неверности, любви, которая плохо закончилась, казалась такой незначительной рядом с убийствами, заговором на острове, угрозой, сокровищем.
Наверное…
Наверное, все до ужаса банально. Наверное, многие люди — очень порядочные во всех отношениях — обманывали жен. Или мужей. Каждый день из-за измен распадаются семьи, расходятся тысячи пар.
Но только не мои родители!
Безупречный сценарий приключенческого фильма со мной в главной роли трещал по швам. Значит, отец не был безупречным человеком?
Я снова оглядел сарай, взгляд задержался на стоявшей посреди стола кособокой корзине с гнилыми фруктами. Тучи мушек кружили над двумя заплесневелыми яблоками и кистью винограда. Муравьи сновали вверх-вниз по ножке стола, разбегались по полу. Хорошо бы ни о чем не думать, просто смотреть на насекомых.
К действительности меня вернуло звяканье стекла — отец снова толкнул бутылку ногой.
Мне казалось, что за несколько часов я пережил весь мучительный процесс взросления, наверстал то, что сыновья проживают рядом с отцами за десятилетие.
Прошел через все стадии эдипова комплекса — от преклонения до принятия отца, человека, ничем не отличающегося от других людей. Несовершенного. Грешного.
Экспресс-комплекс Эдипа.
Я повзрослел.
Да, для того чтобы понимать такие вещи, надо быть мужчиной.
Отец взглянул на часы.
— Ты должен сосредоточиться, Колен. У нас мало времени. Мы обречены, это только отсрочка. Они хорошо организованы, их много, они скоро нас найдут. Мы с тобой одни на этом острове. Вдвоем против всех. Ты должен вспомнить, Колен. До того, как они нас найдут.
И снова у меня в голове зазвучал яростный крик:
Что? Что я должен вспомнить?!
46. Последний свидетель
Суббота, 19 августа 2000, 10:57
Дорога к перевалу Клер, Ницца
