— Он стал фанатом археологии!
Арман? Археологии? И вдруг до меня дошло.
— Вы ходили к развалинам аббатства Сент-Антуан!
Я вспомнил блондинку со скандинавским акцентом, которая встречала посетителей. Если Арман ее видел, то ясно, с чего вдруг такая увлеченность. Наконец Арман оторвался от бумажек:
— Но входить в аббатство не стали. Четыре евро — это грабеж! Я битый час клеил кассиршу, но она не сдалась, ни сантима не уступила, зато почти весь листок нам заполнила. Она даже назвала свое имя, зовут Кандис. Славная малышка. Мы точно выиграем… Я шлифую ответы.
Он гордо вытянулся всем своим тощим бледным телом. Мади засмеялась:
— Вообразил, будто блондинка на него запала. Озабоченный кретин! Мне было так стыдно. Думала, он никогда ей работать не даст. Она в конце концов все ответы ему написала, лишь бы отцепился.
Я стал рассказывать дальше и закончил встречей с беззубым пьяницей на кладбище. Мади изумленно уставилась на меня:
— И ты просто взял и свалил? Ясно же, что это был обычный пьянчужка. Он сказал, что знает, где твой отец… а ты сбежал?
Я объяснил, что перепугался из-за суматохи на острове и двух беглых зэков. Мади с Арманом, оказывается, успели узнать о них больше, чем я.
— Ничего общего с твоим стариком, — сказала Мади, — этим где-то около сорока, я видела фотографии в газете, которую стащила в аббатстве. Кажется, одного уже нашли, и не в лучшем виде, на пляже у Рубиновой бухты.
Вскоре Стефани с Йойо собрали задания, а часом позже позвали нас, чтобы объявить результаты. Я успел принять душ и переодеться. Дождь прекратился так же внезапно, как и полил, ветер с Ла-Манша разгонял тучи, робко проглядывало солнце.
Мы устроились снаружи, на расставленных полукругом стульях. Теперь только отец Дюваль все еще оставался в маскарадом прикиде — похоже, он вжился в роль кардинала.
— А наградят-то нас чем? — выкрикнул Арман.
— Кладом местных монахов, — ответил отец Дюваль, не выходя из образа. — Сокровище бенедиктинцев, Безумство Мазарини, мой юный друг. Безумство Мазарини.
— А поцелуй сестры Стефани нам не перепадет? — не отставал Арман.
Все так и грохнули. Арман явно ни перед кем не робел, даже перед кардиналом Дювалем. Тот не успел ответить, потому что Арман прибавил:
— Хотя нет, что мне поцелуй сестры Стефани, я бы лучше копнул поглубже!
На стульях затихли.
Отец Дюваль сдвинул брови и, похоже, собрался выйти из роли, чтобы ответить наглецу. Арман перешел все границы и сейчас за это получит, отец Дюваль не потерпит неуважения. Но Арман почти без паузы пояснил:
— Я хочу сказать — лучше бы выкопать клад!
На этот раз даже Йойо и Стефани не выдержали — засмеялись. Один только отец Дюваль едва улыбнулся.
Наша команда оказалась на предпоследнем месте. Всех обошла команда, состоявшая из одних девчонок. Арман задохнулся от ярости.
— Стерва! Эта шведская стервоза все наврала… Ну, гадина, вернусь я туда и…
— И что? — спросила Мади.
— И… сниму с нее штанишки и отшлепаю!
Я уже думал о своем.
Мне было не до них.
Сегодня вечером из лагеря не уйти. Глупо и опасно даже пытаться сделать хоть что-то среди ночи. Но завтра — решено, Мади права, надо найти пьянчугу.
24. Безумство Мазарини
Четверг, 17 августа 2000, 23:00
Порт Сент-Аргана, остров Морнезе
Симон стоял в одних трусах и смотрел на Кандис, которая спала в его постели. Она пришла поздно вечером и смела всю еду, какая нашлась у него в комнате, — два помидора и начатый пакет чипсов, доскребла прямо из банки «нутеллу». После чего скинула белую кружевную блузочку и короткую бежевую полотняную юбку, и они наскоро перепихнулись — еще быстрее, чем накануне.
— Совсем вымоталась, — вздохнула Кандис, рухнув на матрас. — Третью неделю сплю по четыре часа!
Симон не откликнулся, но попыток соединить приятное с полезным не оставил. Он и в личной жизни проявлял упрямство.
— Кандис, ты, наверное, все подробно знаешь про территорию аббатства Сент-Антуан? Участок вокруг развалин. Раскопки. Проекты…
Кандис вздохнула и потянулась, не вставая с постели.
— Не понимаю, на что тебе сдались эти унылые развалины? Я-то думала, ты расскажешь про труп, который нашли на пляже. Этого, с польской фамилией, которого ребенок выкопал. По всем каналам говорят только про него и про остров. Полицейские, похоже, топчутся на месте. А ты напал на след?
Кандис томной кошечкой нежилась на раскаленном матрасе. Симон колебался: может, поиграть еще немножко в Брюса Уиллиса, рассказать ей, что он слегка опередил полицейских, перечислить сегодняшние находки? Интуиция посоветовала проявить осторожность. Он удержался от искушения и решил подобраться к цели окольным путем.
— Ты же понимаешь, я ничего не могу сказать. А вот ты можешь, если у тебя есть хоть какие-то сведения про этот проклятый участок аббатства. Ну не знаю, что угодно, любые подробности, сведения, архивы…
— Да сколько же можно! И ты туда же.
— Что значит — и я?
— Какие-то паршивые сопляки весь день морочили мне голову. Прицепились с дурацкими вопросами про аббатство, монахов и Безумство Мазарини. Так что, Наварро, я на сегодня сыта развалинами по горло!
Она перевернулась на живот и сунула голову под подушку.
Симон злился. Знает ли эта местная красотка больше, чем захотела рассказать? Почему она так упорно уходит от разговоров о работе в аббатстве, но при этом интересуется его расследованием?
Такая скрытная. И такая бесстыжая.
Он принялся собирать вещи, которые Кандис разбросала по комнате, — несколько легких хлопковых и нейлоновых тряпочек. Аккуратно сложил их у кровати и залюбовался изгибом спины, золотистой в рассеянном свете, лившемся из мансардного окна, слегка расплющенными под весом тела грудками, круглыми ягодицами. Внимание привлекла одна деталь, татуировка на пояснице — маленькая черно-синяя бабочка. Вчера на пляже Симон не заметил ее в темноте.
Он бесцельно покружил по комнате. Каморка для прислуги была чуть больше платяного шкафа, — мэрия по-хамски обращалась с молодыми сотрудниками. Правда, с него не брали плату за жилье, так что жаловаться грех. Видимо, тут какое-то закулисное соглашение между хозяином гостиницы и мэром. Единственным преимуществом его гарсоньерки можно считать чудный вид на порт — не жилье, а настоящая сторожевая вышка для наблюдения за красотками. Отсюда он и Кандис впервые высмотрел на террасе кафе.
Мысли Симона снова перескочили на исправленный план землепользования.
