— В самом деле? — удивилась она. — Ты ничего не знаешь? Тьерри и Брижит ничего тебе не сказали?
Я помотал головой.
— Они должны были! Должны. Ну не знаю, мое ли это дело… Ну ладно, как бы там ни было, рано или поздно ты все узнаешь. Под конец у твоего отца и его ассоциации стало очень плохо с деньгами. Аббатство ничего не приносило, они жили на гранты, но этого не хватало. В команде начались ссоры, а главное — многие люди на острове зарились на участок твоего отца. Еще бы — гектары земли на берегу моря, на острове, который привлекал все больше туристов и где было почти невозможно строить. Когда генеральный совет установил постоянную паромную переправу между островом и континентом, стало еще хуже, цены взлетели.
— Участок принадлежал моему отцу?
— Да. Он купил его на пару с другом детства. Очень богатый человек, немного странный, живет где-то на юге. Рафаэль, кажется… нет, Габриель. В общем, или так, или так. А вот фамилию его я напрочь забыла.
— И отец в конце концов продал землю?
— Нет! Никогда! — почти выкрикнула Мартина. — Хотя ему делали фантастические предложения — и мэрия, и подрядчики. Но твой отец не желал сдаваться. Твоя мама его поддерживала, но мнения остальных разошлись. Споры шли бесконечные, особенно между твоим отцом и его шурином Тьерри. И со своим другом Максимом он спорил. Твой отец не мог решать вопросы в одиночку, он был президентом ассоциации Святого Антония, но решения должны были принимать все, кто в нее входил. Так вот, в конце концов они договорились с подрядчиком, что будет построен, как они это называли, комплексный экологический туристический объект, с очень жесткими ограничениями по части благоустройства. Они дали этому проекту название — Сангвинарии. Оно может показаться тебе странным, но эта часть аббатства так называлась еще во времена Средневековья, и твой отец непременно хотел его сохранить. Да, они согласились строить жилье для туристов, но никакого бетона. Во всяком случае, твой отец так считал, он чуть ли не сам планы чертил. Компания называлась «Евробильд», ее все на острове помнят. Она принадлежала другу детства твоего отца, этому самому не то Габриелю, не то Рафаэлю, который помог ему купить участок. Кроме твоего отца, никто этому типу особенно не доверял.
Мартина ненадолго умолкла.
Я подумал, что ей, должно быть, уже за семьдесят, однако от морщинистого лица и немолодого тела исходила невероятная энергия, которая передавалась и мне. Она снова подвинула ко мне печенье, но, видимо, я невольно поморщился, потому что уговаривать она не стала. Кашлянула и продолжила:
— Через три недели после начала работ… — ее голос вдруг зазвучал ниже, — рухнул кран. Он был установлен над подземным ходом, и земля осыпалась. Из-за этого погибли трое рабочих. Против ассоциации твоего отца было выдвинуто обвинение. Скандал вышел ужасный. Мэрия, которой очень не понравилось, что сделку увели у нее из-под носа, тоже набросилась на твоего отца — он давно с ними конфликтовал. Он взял на себя ответственность за трагедию — как президент ассоциации. Заявил, что во всем виноват он один, никого другого не обвинял. Когда за ним пришла полиция, его уже не было, он ночью ушел на яхте и просто оставил прощальную записку, в которой объяснил свой поступок. Он не мог вынести того, что из-за него погибли три человека, три отца семейства. Лодку нашли в открытом море несколько дней спустя.
Я не хотел спрашивать, но не удержался:
— А тело нашли?
Мартина медленно покачала головой.
— Не выдумывай, Колен. Твой отец умер. Прошло десять лет. Не тешь себя пустыми надеждами.
— Так что насчет тела?
— Все случилось в открытом море. Тело нашли дней через десять.
— Он… его можно было узнать?
— Колен, это точно был твой отец. На утопленнике была его одежда. Все члены семьи опознали тело. И все члены ассоциации. Все, кроме твоей мамы.
Мартина продолжала улыбаться, но в глазах у нее стояли слезы.
Я вспомнил, как она бормотала мне десять лет назад: «Это несчастный случай, Колен. Это несчастный случай».
Мартина солгала. И сегодня в этом призналась.
— Никто в этом не сомневался, Колен, просто все старались тебя уберечь. Не гонись за призраками. Твой отец сознательно свел счеты с жизнью. Если бы ты знал Жана, как мы знали, понял бы его. Этот человек отвечал за свои поступки.
Мартина внезапно потянулась ко мне и крепко обняла еще раз.
— Колен, ты, главное, ничего не выдумывай. Выслушай то, что я скажу, и никого другого не слушай! И больше ничему не верь. Твой отец был замечательным. То, что произошло, это судьба. Что случилось, то случилось. Но твой отец был необыкновенным человеком. Никому не позволяй оскорблять его память.
Мартина встала, еще раз посмотрела на фотографию. Глаза у нее снова были на мокром месте.
— Такое несчастье! Эти восемь лет были самыми лучшими за всю мою жизнь. Самыми лучшими…
Я уже думал о другом: за десять дней в воде тело должно было стать неузнаваемым, я читал про такое в детективах, а одежду можно поменять. Они точно не делали ни тестов ДНК, ни других сложных анализов. Отец и правда был замечательным человеком, тут я с няней согласен.
Но он не умер.
Мне захотелось уйти. Мои поиски только начались, а сюда я могу вернуться в любой момент, чтобы узнать побольше. Я встал, в последний раз взглянул на фотографию и впервые заметил, что рядом с ней были и другие снимки: муж Мартины, которого я звал дядя-нянь, и двое ее детей. А я, свинья, ничего не спросил про них.
Нужно исправить дело.
— А как дядя-нянь, он здоров?
— Умер три года назад от рака, — тихо ответила Мартина.
Я почувствовал себя идиотом и просто не знал, что сказать. Хотя мальчишке, наверное, такой промах прощается. Помолчав, я спросил:
— А как… Не могу вспомнить, как зовут твоих взрослых сыновей?
— Тристан и Поль. — Взгляд у нее стал еще печальнее. — Знаешь, они по плохой дорожке пошли. На острове с этим беда. Оба занимались темными делами. Грабежами. Сидят в тюрьме, один в Шербуре, другой в Кане. Полгода осталось.
Я почувствовал себя еще большим недоумком. Мартина с бесконечной деликатностью пришла мне на помощь:
— С тобой все будет хорошо, я точно знаю. Это видно. Ты образованный. Ты умный, как твой отец. Ты на него похож. Ты далеко пойдешь, Колен.
Она снова обняла меня, и мне стало уютно у нее на груди. Теперь няня плакала, не скрываясь.
— Ну, беги, — сказала она, разжав наконец руки.
— Няня, я еще приду. Послезавтра приезжают Тьерри и Брижит, мы вместе тебя навестим.
— Хорошо, — вяло согласилась она.
Я почувствовал, что она отчего-то недолюбливает Тьерри и Брижит. И я ее понимал. После всего, что она рассказала об отце и матери, мои приемные родители никакого сравнения с ними не выдерживали.
