Я всего лишь хранил в памяти его лицо и немногие обрывочные картинки прошлого.
Ничего такого, о чем можно было сказать: «Я любил отца».
Не чудовищно ли так думать?
И не обманывал ли я себя и на этот раз, думая так?
Ответа у меня не было, я всего лишь отметил, что ощущение утраченной и возвращенной любви не главное. Главным было другое — логика цепи событий подтверждала мои догадки. Каждое из предположений казалось бредом, грезой, фантазией, и тем не менее все они оказались верными, я нисколько в этом не сомневался.
Я с самого начала был прав!
Эта уверенность наполняла меня невероятной силой, я чувствовал, как эта сила в меня вливается. Чувствовал свое превосходство над всеми остальными парнями и девчонками в этом лагере. Мой статус сироты и так ставил меня в особое положение, а уж теперь… На такое я и не надеялся. Арман с его картами таро и нелепыми любовными планами; Мадиха с ее воровством по мелочам в портовых сувенирных лавках — солнечные очки и прочая ерунда; футбол и убогие шутки — словом, то, чем занимались остальные в лагере, выглядело таким ничтожным. Запросы у них ограниченные и предсказуемые. Они все еще обсуждали последние нашумевшие кровавые ужастики. «Театр смерти», «Ведьма из Блэр». Для меня с этим покончено, я больше не смотрю ужастики для подростков, которым недостает сильных ощущений.
Я сам оказался внутри фильма.
Я стал его героем.
Мне повезло. Именно так я думал. Повезло! Как подростку, который понимает, что он самый талантливый в своем поколении, лучше всех играет на каком-нибудь инструменте, или бьет по мячу, или божественно танцует. Такой подросток уверен, что никогда не будет таким, как все, не окажется в стаде. Какое это чудо, когда тебе шестнадцать лет и ты уверен, что будешь единственным там, куда направишься.
Остальные одиннадцать пришли укладываться спать, девчонки — на своей половине, парни — на своей. Я притворился спящим. В этой игре я был чемпионом с шестилетнего возраста. Я мог продержаться сколько угодно, накрывшись с головой одеялом и мерно дыша. Тело приподнимается и опускается, время от времени ворочается. Но разум и не думает спать, он начеку.
— Папенькин сынок уже дрыхнет?
Это голос Мадихи. Как только воспитатели уходили, она перебиралась из девчачьей спальни к мальчикам и устраивалась на свободной кровати. Не для того чтобы нас клеить, все знали, что она встречается с восемнадцатилетним парнем, он ждет ее дома, в предместье Руана, но она предпочитала наши разговоры той чуши, которую несли девчонки. Мадиха, альфа-самка. Заводила в нашем коллективе, главнокомандующая казармой.
Папенькин сынок! Я ликовал. Когда Мади все узнает, ее предместье, ее дом, ее братья-арестанты — весь этот семейный детерминизм мало чего будет стоить.
Начался классический ритуал.
Конкурс пердежа. Симуляция оргазма. Шутки одна глупее другой.
— Хватит дрочить, Дав, дыру в матрасе протрешь.
Понемногу разговоры стали более осмысленными.
— Все-таки сиськи у Стефани — это что-то! — Голос Давида. — В лодке у меня стоял всю дорогу.
— И такие крепкие, — подхватил Арман.
— Ты-то откуда знаешь?
— А я потрогал.
Вся палатка хохочет. Даже я, поскольку научился смеяться под одеялом, затаив дыхание.
— Ты их потрогал? — переспросил Кевин.
— Ага, — сказал Арман. — Почти. Я их задел. Будто бы нечаянно. Просто дотронулся и сразу извинился.
Тишина.
Надо же, кретины верят всему, что сочиняет Арман! Эти дебилы все еще не раскусили его?
— Правда? — спросил кто-то — кажется, Йохан.
— Ага, — подтвердил Арман. — Говорю тебе, твердые, как дыньки.
— Может, они ненастоящие? — Я узнал голос Юго. — Пластиковые титьки.
— Силиконовые, кретин! — крикнул кто-то неопознанный.
— А они не бибикали, когда ты лапал Стеф?
Это Мадиха! Очко в ее пользу! Я улыбнулся.
А в палатке раздался дружный смех.
Слишком дружный.
Я отчетливо расслышал шум шагов снаружи, шорох гравия. Мадиха метнулась на половину девочек. А потом сразу луч фонаря в лицо каждому из семерых парней. Йойо заорал:
— Скоро этот бардак закончится? Сколько можно, каждый вечер одно и то же!
— Да ладно, — отозвался Йохан, — мы же не дети.
— Так докажи это! Здесь некоторые спать хотят. Прояви уважение.
— Это кто же? Кому хочется спать? — спросил Юго.
Кретин Йойо направил фонарь на меня.
— Колену Реми, например.
Ну и придурок, я же ни о чем его не просил! Опять сделал все, чтобы восстановить против меня остальных. Да еще прибавил:
— Он лег спать в девять, потому что совсем вымотался. Ему и так с парусом нелегко приходится!
Да, такого кретина поискать! Я еле сдержался, чтобы не выскочить из спальника и не затолкать ему в глотку его же фонарь. Терпение. Пока молчу и притворяюсь спящим, ситуация у меня под контролем.
— А нам надо работать, — продолжал Йойо, — готовиться к завтрашнему дню. Так что будьте любезны, болтайте молча.
Еще один взрыв смеха.
— Ладно, Йойо, будем болтать молча, — согласился Кевин.
Йойо решил договориться по-хорошему.
— Я на вас надеюсь, ребята. Мы тоже вымотались.
Несколько голосов ответили «ага» и «ладно». Йойо, видимо, остался доволен. Он справился. Но Арман завел все по новой:
— А нельзя, чтобы в следующий раз нас навестила Стефани?
— Она не может, уже разделась догола! — подхватил Йохан.
— Ничего страшного, — отозвался неизвестно кто.
Арман подал очередную реплику:
— Ребята, будьте так добры, отпустите Йойо к Стеф. Им надо поработать вдвоем…
Вся палатка снова грохнула, и Йойо ушел в ярости, пригрозив напоследок:
— Если не прекратите, натравлю на вас отца Дюваля!
Никто не решился спросить, голого или одетого.
Отец Дюваль — тяжелая артиллерия, перед ним даже Мадиха и Арман стелились. Его реакцию невозможно было предвидеть, но в лагере поговаривали о страшных наказаниях. Отец Дюваль редко куда-то ходил. Почти всегда водить доставалось Йойо. Я не часто участвовал в ночных словесных поединках, но слушать мне нравилось. Вот только в тот вечер Йойо на мне оттоптался. Как только он ушел, Мадиха откинула занавеску и вернулась в нашу спальню.
Она заговорила первой, тише, чем раньше, почти шепотом, словно боялась меня разбудить:
— Этот папенькин сынок всех уже слегка достал. Знаю я таких подлиз, у нас в интернате их полно. Надо ему объяснить, что к чему.
