Так рухнула часть нашей и моей семейной истории. Соседка деликатно удалилась, оставив меня одну. Я смотрела в окно на георгины-звезды. В тишине так просто было вообразить низкий голос, окликающий меня из кухни, и шуршание шин движущейся коляски. А соседка, вернувшись, предложила чаю и протянула альбом для открыток.
– Я не сама взяла, – сказала опасливо, будто боялась, что я подумаю плохое. – Попросила на память о покойнице, она и дала, ей, значит, не нужно. Он был пустой, фотографии соседка уже свои натыркала.
Альбом я вернула, и Коллинза ей оставила. Мне кажется, она взяла из вежливости, хотя благодарила и руку к груди прижимала.
– Когда же георгины расцвели? Застала их тетя Тася?
– Нет. Ждала все, а они только что зацвели. «Георгишками» называла.
Я взяла телефон соседки, она обещала, что когда соберусь на кладбище, она меня проводит.
Так тетя Тася и не дождалась ни меня с Коллинзом, ни георгишек.
Зашла к дворничихе. За акварель с дворцовой решеткой предложила ей для начала пятьсот рублей, и она согласилась, принесла рулон, а потом махнула рукой и великодушно разрешила: «Берите так, не велика ценность!» Потом она отвела меня в соседний дом, где жила семилетняя девочка, искавшая среди бумаг тети Таси открытки. Девочка очень не хотела показывать открытки, но под нажимом матери и дворничихи показала. Я просмотрела, и к радости девчонки не нашла ничего для себя интересного.
Все случившееся казалось нелепостью. В это невозможно было поверить, хотя своими глазами я видела пустую комнату, говорила с соседкой и несла наследство – рулон бумаги с царскосельскими воротами.
Как глупо, обидно, ужасно…
Глава 81
Лидуша звонит:
– Даже не знаю, как тебе и сказать. Я нашла у Томика банку из-под пива.
– Не может быть!
Будто серое облако накатило, и день увял. Ну почему, почему мать все портит?!
– Она сказала, что желание выпить у нее не прошло, и никакого отвращения к алкоголю она не испытывает, что только попробовала, сначала маленький глоточек, на другой день два глоточка, и никаких негативных последствий. Я просила ее, она обещала, клялась, божилась. Но я не уверена…
– Скажите ей, что она может возвращаться домой и спиваться! Вольному воля! Это ее решение! А я уйду к мужу, и внука ей не покажу, пусть не надеется!
– А ты беременная? – ахнула Лидуша.
– Нет, но ей скажите, что да.
– Ты учти, я ведь втайне звоню, – предупреждает она.
– Она втайне пьет, вы втайне звоните. Не надо тайн. Скажите, что я в курсе. Так будет лучше.
И снова я чувствую то, к чему так не хотелось возвращаться: безысходность, ярость, страх. Стыда нет. Отпустила свои скелеты. Но как отпустить ситуацию? И как оставить мысли о тете Тасе? Жила же я без нее много лет и не нуждалась в ней, затем обрела ее, обрадовалась, думала времени у нас много. Мне так хочется увидеть ее, снять трубку и услышать ее голос, не наговорилась я с ней.
Звонит Генька. Она живет надеждой быть матерью, а не опекуншей. И, вроде, все идет к благополучному завершению. Спрашивает, могу ли я зайти в Публичку, ей нужно по работе проверить по справочникам какие-то дореволюционные адреса.
Я люблю старое здание Публички, зал литературы и искусства, зал эстампов, лестницы, коридоры. Обожаю карамельно-сладкий запах книжной пыли и слежавшихся страниц. Я давно здесь не была. Набрала словарей и расположилась с ними за столом. Вокруг, с пола до потолка, застекленные стеллажи с шеренгами книг. И вдруг взгляд утыкается в знакомые стройные ряды черных с золотом томов. Брокгауз и Эфрон! Смотрела, смотрела! И как же сразу не заметила, не подумала, не поняла! Вот что стояло в том шкафу, где сестра Константина Степановича, Варвара, спрятала письмо! Длинный ряд одинаковых, но не толстых томов. В один из них она вложила письмо и показала корешок подружке. Ну, конечно, для того, чтобы та запомнила номер тома. Без «Эффекта Лазаря» в фотографию не проникнуть, не увидеть, как Варвара открывает шкаф и что там стоит, не проверить догадку. А ведь стояла там энциклопедия Брокгауза и Эфрона, и у тетки Вали был Брокгауз, я его видела не раз!
К Лильке я ворвалась взвинченная, словно за мной гналась свора собак. Стала судорожно осматривать квартиру. Полы заложены газетами, прихожая, кухня и комната Шурки заставлены мебелью, картонными магазинными коробками с вещами, узлами. Распахнула дверь Лилькиной комнаты, там только что сделали побелку.
– А где Брокгауз? Ты его продала?
– Да что с тобой делается? Ничего я пока не продала.
– Вот эти – твои родичи? – сунула ей фотографии Варвары с Машей и с матерью.
– Возможно, мои, – согласилась она.
Лилька принесла старый альбом. Конечно, это они. И более того, на одной из фотографий Лилькин прадедушка стоит на фоне того самого шкафа, откуда Варвара вынула том Брокгауза.
– А шкаф где? Ты помнишь этот шкаф?
– При мне его не было. Может, снято где-то в другом месте, а может, в блокаду сожгли.
– Зато Брокгауз пережил блокаду! За одно это я не стала бы его продавать. Где он?
Стопы энциклопедии, все восемьдесят шесть томов, были сложены под кухонным столом на газете. Естественно – не по порядку.
– Что ж, – сказала я, – будем просматривать каждый том. – Здесь все тома?
– Наверное, все. Да что ты такое ищешь? – спросила заинтригованная Лилька. – Хочешь кофе с ликером? Или ликер с кофе?
Но я уже начала перетряхивать книги, когда вспомнила, что Варвара вынула книгу откуда-то из середины собрания! Говорю:
– Ищи том с буквой «С», где статья «Самборские» или «Самборский».
Лилька первой нашла нужный том.
– Тут какой-то Андрей Афанасьевич, протоиерей…
Я забрала том и перешебуршила, по листочку просмотрела. Ничего нет. Неудивительно, если вообще нигде ничего не окажется.
– Ищем статью «Софья».
– Это тот же шестидесятый том, где «Самборский», – сказала Лилька. – Но «Софьи» нет. Есть «София». Кончается на «Софии Палеолог». А шестьдесят первый начинается просто «Софией».
Я забрала у нее книгу. По виду гладенького золотого обреза не похоже, чтобы в ней лежало письмо. Да и некогда было Варваре искать определенный том, вынула первый попавшийся, показала Маше номер, чтобы та запомнила.
– Здесь что-то есть, – говорит Лилька.
Отбираю у нее книгу. Сложенный пожелтелый лист, исписанный мелким почерком.
Лилька пыталась меня остановить, но я выскочила из квартиры, помчалась по лестнице и дальше, дальше, до дома. Это было большое письмо. Развернув хрупкие страницы, первым делом заглянула в конец. Подписано: «Преданная Вам многогрешная Ираида С.»
